Для меня Войнович - целый мир. Узнала я его и о нем в середине 90-х по радио Свобода. Муж оборудовал мне на кухне радиоприемник, и я слушала ее в свободное от работы и детей время. И как будто бы оказалась среди друзей, старых друзей и единомышленников. Борис Парамонов, Александр Генис, Петр Вайль; читали свои произведения Владимир Войнович, Анатолий Стреляный... Атмосфера создавалась как в доме Е.Н и Л.С. Разумовских...
А по приезде в Тель Авив я тут же записалась в библиотеку и пошла закупать книги в книжный магазин. "Чонкин"был одним из первых приобретений. "Монументальная пропаганда", сборник рассказов, "Иванькиада", "Москва-2042", "Замысел", все было прочитано и многократно перечитано. Потому что тут не только "что", а не менее важно "как". Потрясало все, особенно то, что это было взято прямо из жизни и подано под парадоксальным углом. Фигура Войновича оказалась гигантской.
Понравилась передача о нем, интервью с Виктором Шендеровичем. Целиком: https://www.svoboda.org/a/29398508.html. Цитирую.
Войнович один из немногих и очевидных примеров человеческого величия. Ни одна власть, сколько его пытались купить, приласкать, ни одной власти не удалось его ни купить, ни окрутить, охмурить. Его трезвый, спокойный, ироничный, наивный взгляд, он же производил впечатление человека простоватого, никакого постмодернизма, упаси боже, говорит довольно простые вещи, подчеркнуто консервативным традиционным русским языком с длинными периодами. Это производило обманчивое впечатление, он производит впечатление действительно при общении человека простоватого. Это была действительно простоватость гения. Он говорил вещи довольно простые. Его письма – отдельный жанр, от письма Брежневу до письма Светлане Медведевой. Из года в год, причем разные адресаты, дети из детского клуба "Бригантина", которые исключили его из своего клуба после его исключения из Союза писателей, безукоризненная интонация, абсолютно точно подобранные слова, ничего нельзя заменить, нельзя подредактировать, человеческое достоинство. Как будто бы он недоумевал, в случае с детьми он объяснял какие-то вещи – это было оправданно, потому что взрослый говорит с детьми, которые поторопились его оплевать, и взрослый не сердится, что они его оплевали, а пытается объяснить, что так делать не надо. И точно так же он разговаривал и с Брежневым, и со Светланой Медведевой. Он им, дуракам-переросткам, объяснял как бы с некоторым удивлением вещи, ему как будто даже самому неловко объяснять такие вещи. "Светочка, – пишет он, – вот этого делать не надо". Не надо в казенный конверт засушенную розу, это неприлично. Он нам объяснял элементарные вещи в сущности.
Елена Рыковцева: Вроде бы элементарные, а все равно нужно.
Виктор Шендерович: В этом и юмор настоящий, что взрослый человек взрослым людям объясняет: надо мыть руки перед едой, нельзя врать. Вы не можете, объясняет он Брежневу, никого лишить гражданства – это противозаконно. Он объясняет ему. И вот эта интонация абсолютного человеческого достоинства и при этом ни разу не дал петуха, ни разу не сорвался на крик, на оскорбления, на потный рукопашный бой, на клинч, все время дистанция, идеальный русский язык, образцовый. Есть люди блистательные стилисты, но от которых надо держаться подальше. Как говорил старый музыкант, дедушка моей жены, он ей говорил в детстве: "Милочка, на звезд надо смотреть из партера, не надо близко подходить к большим артистам, ты можешь быть очень расстроена тем, как ведет себя Гамлет, он может оказаться скотом, он может оказаться пустышкой". Мы знаем, как нас часто расстраивает приближение к таким людям. Войнович был почти не уникальным, такие люди были и есть, но он был одним из немногих людей, совершенно соответствующих божьему дару. Человеческая безупречность. Он ни разу не киксанул, ни одного фальшивого звука. Еще одно, уже личное. Мне была оказана честь дружбы, он меня привечал. Я был на нескольких его днях рождениях, и я видел, как он радовался Тимуру Шаову, мне, кому-то еще, как он радовался тому, что есть что-то за ним. Ведь профессиональная ревность, писательская ревность иногда делает людей просто идиотами. Классик, его просто бьет в судорогах от того, что после него тоже что-то происходит. Про это у Тютчева: "Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять". Избави боже, есть еще молитва старого человека замечательная, анонимная, к сожалению, о том, что Бог послал тебе дар принятия жизни, которая после тебя, тех людей, племя младое незнакомое, говорящих на другом языке, не твое, уже когда ты отстаешь от жизни. Войнович был в этом смысле совершенно человеком поразительным, его улыбка, его радость от встречи с чем-то талантливым, от того, что дальше что-то продолжается, совершенно отсутствие какой бы то ни было позолоты. Он был очень органичный человек. Это то, что мы все потеряли, писателя мы не потеряли, но человечески совершенно уникален.
![]()
Виктор Шендерович: Антиутопия – это отдельный божий дар. Об этом писал Самуил Лурье, царство небесное, замечательный, на 70-летие Войновича он написал, что нам уютно думать, что это сатира, что это гротеск, а это мы такие. Чонкин, где там гротеск, собственно, никакого гротеска нет. На самом деле это гораздо ближе, чем образцы соцреализма. Что касается отца Звездония и всего остального, мы думали, что это гротеск. Сегодня, когда мы видим эти рыла, какой гротеск – соцреализм в чистом виде, он просто угадал это. Сегодня сообщение было, как раз к прощанию с Войновичем кто-то написал про казаков, которые составляют список.
Елена Рыковцева: Рязанские казаки составляют список врагов народа, которые грешат либерализмом.
Виктор Шендерович: Рязанские казаки, составляющие списки врагов народа, – это же просто персонажи Войновича. Это так просто Господь послал в день прощания с Войновичем, чтобы мы помнили себя и понимали, что Войнович никакой не гротеск писал, он писал жизнь, просто он ее видел чуть-чуть вглубь.
Елена Рыковцева: Они составляют списки "исповедующих либеральные ценности и радикальные западные ценности".
Виктор Шендерович: Исповедующих либерализм – это на самом деле в чистом виде Войнович, дико смешно. Но эту шутку пошутил не он, эту шутку пошутила жизнь. Это банальность, что жизнь покрывает любой гротеск как бык овцу, невозможно дошутиться до того. Кстати говоря, это стало одной из причин того, что программа "Плавленый сырок" 10 лет назад была на радио "Эхо Москвы". Я ее прекратил, потому что в какой-то момент понял, что я не выдерживаю соревнования. Я мучаюсь, ночей не сплю, что-то из пальца высасываю, а они просто потом открывают рот и говорят. Что же я буду им мешать, просто публиковать их надо.
Знаете, у Станислава Ежи Леца сказано: "Не всякому жизнь к лицу". Когда уходят люди в таком возрасте- печаль, горечь, но, в общем, с пониманием мы относимся к уходу, он своевременный. Человек прожил огромную жизнь, и он уже закончил жизнь. Мы видели 27 сентября, какой ясный ум, какая безукоризненная ирония, какая точность. Конечно, молодой человек, внутренне молодой. Его улыбка знаменитая, которая не симулируется, это улыбка интеллекта и доброжелательности. Сатирик – это такое призвание, которое невозможно без твердого отличения добра от зла. Собственно говоря, чем сатира отличается от стеба и других популярных окрасов смеха, стеба, ржача и какие есть еще новоязы по этому поводу. Искандер еще говорил, что сатира – это оскорбленная любовь, оскорбленный здравый смысл, оскорбленное представление о добре и зле. Сатирик появляется только тогда, когда он воспринимает оскорбление добра как личную пощечину. Тогда появляется Салтыков-Щедрин, появляется Искандер, появляется Войнович, появляется Булгаков, Зощенко, когда есть твердое представление о том, каковы должны быть правила. И Войнович абсолютно соответствовал этому высокому звучанию слова "сатира". Он не ржал, не подкалывал, он твердо знал, "Хочу быть честным"называлась его ранняя повесть, он твердо знал, как надо. У него был поразительный божий дар, который предшествовал собственно литературному дару – он умел улыбнуться, он умел воспринять несоответствие реальности идеалам как вещь понятную, немного сверху, сверху и сбоку он на это смотрел, не переставая четко представлять себе, чем добро отличается от зла. Последние его годы, когда он уже не писал больших вещей, по крайней мере, мы еще ничего об этом не знаем, но оценки его политические, этические, как в случае с медведевским письмом, они совершенно безукоризненны, он твердо отличал добро от зла. Именно поэтому он был настоящий сатирик.
Светлая память.
А по приезде в Тель Авив я тут же записалась в библиотеку и пошла закупать книги в книжный магазин. "Чонкин"был одним из первых приобретений. "Монументальная пропаганда", сборник рассказов, "Иванькиада", "Москва-2042", "Замысел", все было прочитано и многократно перечитано. Потому что тут не только "что", а не менее важно "как". Потрясало все, особенно то, что это было взято прямо из жизни и подано под парадоксальным углом. Фигура Войновича оказалась гигантской.
Понравилась передача о нем, интервью с Виктором Шендеровичем. Целиком: https://www.svoboda.org/a/29398508.html. Цитирую.
Войнович один из немногих и очевидных примеров человеческого величия. Ни одна власть, сколько его пытались купить, приласкать, ни одной власти не удалось его ни купить, ни окрутить, охмурить. Его трезвый, спокойный, ироничный, наивный взгляд, он же производил впечатление человека простоватого, никакого постмодернизма, упаси боже, говорит довольно простые вещи, подчеркнуто консервативным традиционным русским языком с длинными периодами. Это производило обманчивое впечатление, он производит впечатление действительно при общении человека простоватого. Это была действительно простоватость гения. Он говорил вещи довольно простые. Его письма – отдельный жанр, от письма Брежневу до письма Светлане Медведевой. Из года в год, причем разные адресаты, дети из детского клуба "Бригантина", которые исключили его из своего клуба после его исключения из Союза писателей, безукоризненная интонация, абсолютно точно подобранные слова, ничего нельзя заменить, нельзя подредактировать, человеческое достоинство. Как будто бы он недоумевал, в случае с детьми он объяснял какие-то вещи – это было оправданно, потому что взрослый говорит с детьми, которые поторопились его оплевать, и взрослый не сердится, что они его оплевали, а пытается объяснить, что так делать не надо. И точно так же он разговаривал и с Брежневым, и со Светланой Медведевой. Он им, дуракам-переросткам, объяснял как бы с некоторым удивлением вещи, ему как будто даже самому неловко объяснять такие вещи. "Светочка, – пишет он, – вот этого делать не надо". Не надо в казенный конверт засушенную розу, это неприлично. Он нам объяснял элементарные вещи в сущности.
Елена Рыковцева: Вроде бы элементарные, а все равно нужно.
Виктор Шендерович: В этом и юмор настоящий, что взрослый человек взрослым людям объясняет: надо мыть руки перед едой, нельзя врать. Вы не можете, объясняет он Брежневу, никого лишить гражданства – это противозаконно. Он объясняет ему. И вот эта интонация абсолютного человеческого достоинства и при этом ни разу не дал петуха, ни разу не сорвался на крик, на оскорбления, на потный рукопашный бой, на клинч, все время дистанция, идеальный русский язык, образцовый. Есть люди блистательные стилисты, но от которых надо держаться подальше. Как говорил старый музыкант, дедушка моей жены, он ей говорил в детстве: "Милочка, на звезд надо смотреть из партера, не надо близко подходить к большим артистам, ты можешь быть очень расстроена тем, как ведет себя Гамлет, он может оказаться скотом, он может оказаться пустышкой". Мы знаем, как нас часто расстраивает приближение к таким людям. Войнович был почти не уникальным, такие люди были и есть, но он был одним из немногих людей, совершенно соответствующих божьему дару. Человеческая безупречность. Он ни разу не киксанул, ни одного фальшивого звука. Еще одно, уже личное. Мне была оказана честь дружбы, он меня привечал. Я был на нескольких его днях рождениях, и я видел, как он радовался Тимуру Шаову, мне, кому-то еще, как он радовался тому, что есть что-то за ним. Ведь профессиональная ревность, писательская ревность иногда делает людей просто идиотами. Классик, его просто бьет в судорогах от того, что после него тоже что-то происходит. Про это у Тютчева: "Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять". Избави боже, есть еще молитва старого человека замечательная, анонимная, к сожалению, о том, что Бог послал тебе дар принятия жизни, которая после тебя, тех людей, племя младое незнакомое, говорящих на другом языке, не твое, уже когда ты отстаешь от жизни. Войнович был в этом смысле совершенно человеком поразительным, его улыбка, его радость от встречи с чем-то талантливым, от того, что дальше что-то продолжается, совершенно отсутствие какой бы то ни было позолоты. Он был очень органичный человек. Это то, что мы все потеряли, писателя мы не потеряли, но человечески совершенно уникален.
Виктор Шендерович: Антиутопия – это отдельный божий дар. Об этом писал Самуил Лурье, царство небесное, замечательный, на 70-летие Войновича он написал, что нам уютно думать, что это сатира, что это гротеск, а это мы такие. Чонкин, где там гротеск, собственно, никакого гротеска нет. На самом деле это гораздо ближе, чем образцы соцреализма. Что касается отца Звездония и всего остального, мы думали, что это гротеск. Сегодня, когда мы видим эти рыла, какой гротеск – соцреализм в чистом виде, он просто угадал это. Сегодня сообщение было, как раз к прощанию с Войновичем кто-то написал про казаков, которые составляют список.
Елена Рыковцева: Рязанские казаки составляют список врагов народа, которые грешат либерализмом.
Виктор Шендерович: Рязанские казаки, составляющие списки врагов народа, – это же просто персонажи Войновича. Это так просто Господь послал в день прощания с Войновичем, чтобы мы помнили себя и понимали, что Войнович никакой не гротеск писал, он писал жизнь, просто он ее видел чуть-чуть вглубь.
Елена Рыковцева: Они составляют списки "исповедующих либеральные ценности и радикальные западные ценности".
Виктор Шендерович: Исповедующих либерализм – это на самом деле в чистом виде Войнович, дико смешно. Но эту шутку пошутил не он, эту шутку пошутила жизнь. Это банальность, что жизнь покрывает любой гротеск как бык овцу, невозможно дошутиться до того. Кстати говоря, это стало одной из причин того, что программа "Плавленый сырок" 10 лет назад была на радио "Эхо Москвы". Я ее прекратил, потому что в какой-то момент понял, что я не выдерживаю соревнования. Я мучаюсь, ночей не сплю, что-то из пальца высасываю, а они просто потом открывают рот и говорят. Что же я буду им мешать, просто публиковать их надо.
Знаете, у Станислава Ежи Леца сказано: "Не всякому жизнь к лицу". Когда уходят люди в таком возрасте- печаль, горечь, но, в общем, с пониманием мы относимся к уходу, он своевременный. Человек прожил огромную жизнь, и он уже закончил жизнь. Мы видели 27 сентября, какой ясный ум, какая безукоризненная ирония, какая точность. Конечно, молодой человек, внутренне молодой. Его улыбка знаменитая, которая не симулируется, это улыбка интеллекта и доброжелательности. Сатирик – это такое призвание, которое невозможно без твердого отличения добра от зла. Собственно говоря, чем сатира отличается от стеба и других популярных окрасов смеха, стеба, ржача и какие есть еще новоязы по этому поводу. Искандер еще говорил, что сатира – это оскорбленная любовь, оскорбленный здравый смысл, оскорбленное представление о добре и зле. Сатирик появляется только тогда, когда он воспринимает оскорбление добра как личную пощечину. Тогда появляется Салтыков-Щедрин, появляется Искандер, появляется Войнович, появляется Булгаков, Зощенко, когда есть твердое представление о том, каковы должны быть правила. И Войнович абсолютно соответствовал этому высокому звучанию слова "сатира". Он не ржал, не подкалывал, он твердо знал, "Хочу быть честным"называлась его ранняя повесть, он твердо знал, как надо. У него был поразительный божий дар, который предшествовал собственно литературному дару – он умел улыбнуться, он умел воспринять несоответствие реальности идеалам как вещь понятную, немного сверху, сверху и сбоку он на это смотрел, не переставая четко представлять себе, чем добро отличается от зла. Последние его годы, когда он уже не писал больших вещей, по крайней мере, мы еще ничего об этом не знаем, но оценки его политические, этические, как в случае с медведевским письмом, они совершенно безукоризненны, он твердо отличал добро от зла. Именно поэтому он был настоящий сатирик.
Светлая память.