Сиреневые сумерки
окутывают лес.
«Мы живы, мы не умерли», –
мне слышится с небес.
Н. Кравченко
Тех лет
повернут лик,
да дважды дрожь до смерти
твоих друзей, твоих друзей, из гнезд
негромко выпавших, их дрожь.
И.Бродский
2 ноября в Литве День поминовения умерших. Когда уходят в лучший мир родители, бабушки и дедушки, это очень болезненно, но закономерно. Когда это случается с твоим сверстником, это воспринимается как противоестественное, это – как ушел бы ты, это всегда неожиданно и нелепо. Когда человек умирает так рано, возникают предположения о допущенной им или окружающими ошибке. Это — естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой. Я не думаю, что от горя следует защищаться, что защита может быть успешной. Рассуждения о других вариантах существования в конце концов унизительны для того, у кого вариантов этих не оказалось.
И. Бродский
Несколько портретов моих безвременно ушедших друзей.
Марина (1962-1988)
Первой покинула наш мир моя подруга Марина К. Я узнала об этом в конце 80-х годов от мамы: ее мать позвонила нам, чтобы сообщить о похоронах. Но я уже жила в Литве, у меня на руках был младенец, приехать я никак не могла.
Марина была красавицей и умницей, жизнерадостной и светящейся счастьем. Она была моей коллегой: мы преподавали фортепиано в Доме ученых в Ленинграде. Мы обе были теоретики, только она закончила музыкальное училище имени Мусоргского, а я – Римского-Корсакова. Я училась у одного из видных музыковедов Ленинграда, превознося его до небес, а она – у его жены, и также превозносила ее до небес. Мы обе были страстно увлечены музыкой и наукой о музыке и стремились совершенствоваться в ней: читали, играли, слушали, ходили на концерты и лекции. Мы ходили на фильмы Антониони, Тарковского, Феллини и обсуждали их. Мы читали новые – и вновь появившиеся – книги и обсуждали их. Ее родители обожали ее, она жила довольно обеспеченно, отец был инженером на заводе, семья была дружная и крепкая. Марина всегда красиво, с большим вкусом, одевалась.
Я поступила в консерваторию в Вильнюсе, а она в Петрозаводске на заочное.
Ей пришлось поступить на заочное по состоянию здоровья. У нее были проблемы с психикой. Ни я, ни кто-то на работе об этом не подозревали: она всегда была оживленной, разумной. Но так как я дружила с ней и мы встречались и после моего отъезда в Литву, то что-то я слышала от нее. Она наблюдалась у психиатра и он ей категорически запрещал учиться, но заочное все же разрешил.
В 20 лет она вышла замуж за студента медицинского института, тоже веселого и жизнерадостного. Они прекрасно жили, душа в душу. Он профессионально заботился о ней, любил, буквально носил на руках.
Постепенно болезнь прогрессировала. Ей пришлось уйти из консерватории. Затем ей сообщили, что рождение ребенка то ли крайне нежелательно, то ли невозможно (при тех препаратах, которые она принимала). Она чувствовала себя обузой для семьи, для молодого мужа. Ей нельзя было то, чего она страстно желала: получить образование и совершенствоваться в науке, родить ребенка и воспитывать его. Все чаще она попадала в клинику. Наконец в возрасте примерно 26 лет она покончила с собой.
Как возникла болезнь? Я помню ее рассказ об этом очень смутно. Вроде бы в возрасте 14 (или 16?) лет она сильно – слишком сильно! - полюбила преподавателя камерного ансамбля, виолончелиста, и это подкосило ее. Он был, конечно, женат, и между ними ничего было невозможно.
Ее фотографии у меня не сохранилось. А может быть, и не было. Даже свадебных. Но я всегда запомню ее тоненькой темноволосой кареглазой красавицей. Конечно, мне очень не хватает интеллектуальных и задушевных бесед с ней. Мне не хватает радости за нее, за ее успехи, за ее семью… Светлая ей память.
Ольга (1962-2009)
Приехав однажды в Питер и гуляя по Богословскому кладбищу, на котором похоронена моя мама, я увидела доску с упоминанием, что на таком-то участке находятся могилы известных людей, в частности Виталия Бианки и других. Хотя я всю жизнь гуляла по этому кладбищу, я никогда их могил не видела, а тут решила поискать. Бианки я нашла, но каково же было мое изумление, когда в процессе поисков я наткнулась на могилу своей подруги Оли, о которой не имела последние годы ни слуху, ни духу!
О ней я писала в своем рассказе Приключения в Средней Азии, или Беспечность молодости. Мы вместе работали в Ленинграде в Доме ученых в Лесном преподавателями фортепиано и поехали в профсоюзную турпоездку в Ташкент-Чимган-Ферганская долина-Шахимардан-Самарканд. Там я с ней и познакомилась.
Оля была совершенно необыкновенным человеком. Даже о своих неприятностях (против нее интриговали деспотичная мать и капризная старшая сестра) она рассказывала со смехом и юмором. Мне с ней было легко, а это было у меня очень редко. Чувствовалось, что она полностью меня понимает и принимает, хотя по поведению в жизни мы были чуть ли не противоположностями. Просто она никого не осуждала.
Отец Оли, офицер довольно высокого ранга, сердечный, отзывчивый человек, которого она очень любила, рано умер и она осталась с матерью и сестрой. Она была стройной, высокой, кареглазой, темноволосой обаятельной женщиной и к ней тянулись мужчины. Она действовала на них магнетически, не прилагая к этому никаких усилий. Одевалась она элегантно и стильно, косметикой не пользовалась. Когда мы с ней шли по улице, на нее заглядывались и оглядывались все прохожие мужеска полу в возрасте до 80 лет. Со своим мужем она познакомилась следующим образом: села в троллейбус, а он не успел и бежал за троллейбусом всю остановку до следующей. Он делал все, что она ему советовала: при приближении возраста призыва в армию она посоветовала ему поступить в военное училище в Северодвинске. И туда он и отправился. Что с ними было потом, я не знаю. По приезде в Питер я неизменно навещала ее. Приключений с чинящими ей препятствия, желающими выжить ее из квартиры сестрой и матерью, с одной стороны, и разнообразными мужчинами с другой - было у нее столько и таких захватывающих, что хватило бы на много книг. Но я не собиралась делать карьеру писателя и все только хлопала глазами при ее рассказах.
Например, с одним из своих самых серьезных на тот момент поклонников она познакомилась следующим образом. Она встретилась в городе со своим любовником и им некуда было пойти. Он зашел к своему другу и попросил разрешения провести у него несколько часов. Тот взял свою виолончель и пошел заниматься на кухню. Потом он пошел погулять на улицу. Но стоял крепкий мороз и он вернулся. Через несколько часов любовник вышел в душ, а виолончелист взмолился, что ему больше невтерпеж слышать звуки из их комнаты. «Так присоединяйся к нам, в чем проблема!» - воскликнул любовник. «А можно?!» - обрадовался виолончелист. Любовник был рад немного передохнуть. И виолончелист моей подруге Оле тоже очень понравился. И она ради него даже бросила того, с которым пришла к нему в дом.
Оля была не просто чувственной девушкой, интересующейся одними мужчинами, а образованной, начитанной, талантливой, великолепной рассказчицей, умеющей выслушать и понять собеседника. Мы в Средней Азии с ней накупили много книг – стихов и художественных изданий. Строки Фирдоуси из поэмы Шахнаме выбиты на ее могильной плите: «Мир – марево, не обольщайся ты им. И горе и радость исчезнут, как дым».
Анна (1961-2011)
Анна Митрофанова резко выделялась среди сокурсников – студентов дирижерско-хорового отделения музыкального училища. В основном туда поступали те, кто не дотягивал до уровня фортепианного и теоретико-композиторского отделения. В ее случае чувствовалось, что это не так.
Она всегда одевалась в черный джемпер и черную юбку. У нее были темные волосы и прямая спина. Она была немногословна и сдержанна. Она ходила вольнослушателем к нам на лекции А. Стратиевского.
Младшекурсники любили спрашивать друг друга: "Если бы на необитаемый остров тебе пришлось бы взять музыку только трех композиторов, то каких бы ты выбрал?"Обычно отвечали - Бах, Бетховен, Шуберт, Чайковский, Стравинский... Нередко отвечали: "А вот какого композитора сейчас по музлитературе изучаем, тот и любимый!" - и это не было всеядностью, а было комплиментом педагогу.
Аня сразу ответила: "Шёнберг, Джезуальдо, Монтеверди!"
Однажды теоретики сдавали зачет по аккомпанементу. Нужно было найти, кто бы спел под твой аккомпанемент. Сразу нашлась Анна. «Что спеть?» - «Вот это можешь? Пожа-алуйста!» - «Нет проблемы». И она спела. Это был романс Ц. Кюи «Царскосельская статуя». Ее меццо-сопрано проникало до самых глубин души. Третьестепенный композитор оказался в ее исполнении гением, равноценным Пушкину. Я ходила тогда несколько дней под впечатлением. Кажется, что я и сейчас слышу ее голос.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Если убрать из исполнения Архиповой привнесенные ею чувственность, сентиментальность, если передать внутренний напор музыки, если вместо голоса пожилой зрелой женщины услышать голос молодой и живой, то какое-то представление об исполнении Анны можно получить.
Отец Анны был архитектор, заведующий кафедрой в Художественно-промышленном училище им. Мухиной (Штиглица), профессор, заслуженный деятель искусств РСФСР К. М. Митрофанов. Они жили в доме на Ординарной улице, построенном по его проекту. Он ее обожал, и внешне она была на него очень похожа. Когда она организовала ансамбль таких же, как и она, горящих музыкой юношей и девушек, рвущихся ее исполнять, они репетировали у нее дома. Звуки духовых музыкальных инструментов мешали соседям. Отец обил стены ее комнаты деревянными рейками и мягким материалом, но это не помогло. Тогда он предоставил в ее распоряжение свою мастерскую на Кирочной. Помню, что я взяла у бабушки табуретку, казавшуюся мне не нужной бабушке, и отнесла ей, чтобы там было, на чем сидеть. На двери в туалет у Ани висела надпись: «Места для Президиума». Ее кота звали Антиохий (Тиша).
Мать Анны была искусствовед Л., автор многих книг по русской живописи. И Аня, и ее мама много курили, что в конце привело Аню к раку легких.
Аня переживала, что у нее такая простая фамилия. Мы стояли с ней перед афишей Малого зала филармонии, на которой красовалось: МАРИЯ ДЕ ЛА ПО. "Вот, почему у меня не такая фамилия!"
"Мне дали имя при крещеньи — Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха, - ответила ей я. Ну, а фамилия... В России самая удобная".
Аня посмотрела на меня и парировала цитатой из другого поэта: Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
Аня знала наизусть множество стихов поэтов Серебряного века и не только. Меня всегда восхищали люди, приводящие на память любую поэтическую строку к месту. Когда вышел роман Ч.Айтматова "Буранный полустанок, или И дольше века длится день", и все мы восторгались этим правдивым изображением сталинских репрессий в Казахстане, она возмущенно воскликнула: "А я не понимаю, почему для заглавия нужно красть строчки из стихов великих поэтов!"
Но она не просто знала стихи наизусть. Она слышала их в музыке, у нее был дар создавать музыку на их стихи. Мне кажется, что она решила воплотить в жизнь судьбу Бориса Пастернака наоборот: он мечтал стать композитором, но консультация Скрябина его отвратила от композиторской деятельности, и он стал поэтом. Возможно, она мечтала стать поэтессой, но стала музыкантом.
Аня рассказывала мне, как проходило ее поступление в Ленинградскую консерваторию.
- Вот вы пишете романсы на стихи Гарсиа Лорки. А стихи каких русских поэтов вы знаете?
- Цветаевой, Ахматовой, Пастернака...
- Какие стихи Цветаевой вы знаете?
- Все, которые были напечатаны! (Дело происходит в 1985, до перестройки еще не дошло).
- Эээ… А какие стихи Пастернака вы знаете?
- Все, которые были напечатаны!
- Можете почитать?
Разумеется, она могла почитать. Разумеется, она знала и те, которые не были напечатаны. Чтобы так ответить, надо было знать, что были и те стихи, которые не были напечатаны…
А музыкальное училище, мне кажется, она не окончила. Трудно творческим людям с огромным багажом знаний вписываться в жесткую систему с ее требованиями знать то, что не нужно, выполнять то, что не нужно, придерживаться рамок...
Но чтобы поступать в консерваторию, нужен был документ о среднем образовании, и она пошла в школу рабочей молодёжи.
- Ты знаешь, как учительница там читала «Стихи о советском паспорте»?! – рассказывала она мне. – «К любым чертям с Матёрами катись!»
Впрочем, там можно было не посещать всех уроков.
- Ты знаешь, какую музыку написал Свиридов на стихотворение Пастернака «Ночь» - «Не спи, не спи, художник»?! Она похожа на «Форель» Шуберта!
Это было, конечно, издевательством над текстом.
Ее музыка была прекрасной и глубокой. Её цветаевский «Крысолов» долго лежал у меня (я должна была исполнять вокальную партию, но охрипла прямо в день выступления), но потом в связи с многочисленными переездами исчез.
Как-то неожиданно Аня появилась у меня в общежитии в Вильнюсе, пришла вместе с литовской девушкой Нерингой, у которой она остановилась по приезде.
- Как вы меня нашли?
- Мы шли за тромбоном.
Узнав, что я способствовала поездке ленинградских студентов-композиторов в Вильнюс, Аня обрадовалась: "Я думала, ты изменила нашему делу, а ты просто расширяешь возможности, расширяешь географию!"
Ее дело было - исполнять незнакомую барочную музыку. Основной деятельностью Ани стал ансамбль Ave Rosa.
В Санкт-Петербурге есть ансамбль старинной музыки Ave Rosa под руководством Анны Митрофановой, который был создан в 1996 году. Это уникальный ансамбль, играющий интересные программы, концерты которого никогда не повторяются. К сожалению, совершенно некоммерчески ориентирован, поэтому нет дисков с их записями...
"В первоначальный состав коллектива входили выпускники Санкт-Петербургской консерватории и Академии культуры, с энтузиазмом изучавшие и исполнявшие западно-европейскую музыку эпох Ренессанса и Барокко (XIV – XVII вв.). В достаточно обширном репертуаре ансамбля представлена и духовная, и светская (инструментальные концерты, сонаты, мадригалы, шансон), и театральная музыка.
Состав ансамбля постоянно обновляется, но за клавесином всегда – руководитель ансамбля Анна Митрофанова. По образованию Анна композитор, по разнообразию талантов – ренессансный тип: клавесинистка, певица, исполнитель на ирландской арфе и блок-флейте, преподаватель (игры на всех перечисленных и других инструментах, а главное – вокала), переводчик, сценарист, сценограф, режиссер и художник по костюмам.
![]()
Потому что в любой, даже концертной программе Ave Rosa есть немного театра. А одним из парадоксов исторического исполнительства в Петербурге является то, что этот маленький ансамбль не раз отваживался на постановки (по необходимости минималистичные) барочных опер: «Язона» Кавалли, «Короля Артура» Перселла, -- и прочих театральных жанров: «Балета Неблагодарных» Монтеверди, мадригальной комедии «Амфипарнас» Векки. И право же, в этих камерных полу-спектаклях больше смысла и подлинности, чем в (гораздо более редких) попытках стационарных театров. Страсть к старинной музыке и необходимость практически эту страсть реализовать заставила Анну Митрофанову еще 28 лет назад, в училище при Консерватории организовать ансамбль и играть с ним Баха.
Тот первый концерт я прекрасно помню. Они выступали в "Мухинке"с искренним и стилистически убедительным исполнением 3-его Бранденбургского концерта Баха. Когда они сошли "со сцены", я подбежала к ним с поздравлениями. У Ани тряслись от волнения руки. "Альты вступили не вовремя!" - с ужасом прошептала она. Требовательность к себе всегда была отличительной чертой ее личности.
![]()
Афиша концерта памяти рано ушедших композиторов Петербурга
Владимир (1962-2015)
В музыкальном училище им. Римского-Корсакова в конце 70-х годов очень выделялся студент-композитор Володя Радченков. Если большинство из нас загибались от тяжести домашних заданий и суровости их оценки, то он казался неутомимым. В перерывах он бросался к роялю и играл, что-то кому-то рассказывая, или шел на лестницу черного хода, где занимались духовики и контрабасисты, и расспрашивал их об особенностях инструментов и приемов игры на них, просил порой дать ему самому поиграть. Затем он обязан был поделиться с кем-то полученными знаниями, поэтому мы, его однокурсники, задолго до курса инструментоведения уже знали и о фруллато, и о различных приемах струнных.
Не знаю, с первого ли курса училища или немного позже, Володя начал ходить на заседания Союза композиторов, слушать новые произведения и их обсуждения. Из них он почерпнул много вещей «не по программе», которыми делился с нами в силу своего невероятно общительного характера, в силу своей страсти к музыке, к профессии. Именно от него я узнала о пуантилизме, алеаторике, сонористике, Пендерецком, Штокхаузене и других композиторах-авангардистах. Именно из-за него я взяла в библиотеке книгу Ц. Когоутека "Техника композиции в музыке ХХ века,"цитатами из которой он, к счастью, прожужжал мне все уши.
Его ответы на занятиях стали по-композиторски насыщенными, точными, основанными на знании всего контекста создания произведения. Его знания уже тогда выявляли широкое знакомство с музыкой, далекой от училищной программы. В ту пору, когда не было интернета, это поражало. Суждения его были четкими и определенными, порой обескураживающе безапелляционными, но за ними всегда чувствовалось прекрасное владение материалом. Мне довелось тогда прочесть его курсовую работу по анализу на 3 курсе. Она была написана на высочайшем профессиональном, академическом уровне и по языку, и по содержанию.
Володя был разносторонне образованным человеком уже во время учебы в училище. Он сыпал цитатами из читанных и не читанных мною романов и пьес, даже не допуская мысли, что я (или кто-то другой) может не знать, откуда она. Когда мы писали сочинение по литературе, он никогда не брал темы типа «Образ убиенной старушки» или «Великий перелом и его изображение в романе». Он – может быть, единственный со всего курса - всегда брал неизменно предлагаемую нашим преподавателем тему «Художественные особенности романа (поэмы)». При этом он довольно громко говорил вслух: «Эх, замахнусь на «художественные особенности»! Рискну!» При том, что на занятиях литературы у нас никогда не шла речь о том, что у романов могут быть какие бы то ни было художественные достоинства. Только идейные. И Володя получал 3 или 4.
Когда у нас на 4-м курсе ввели курс «Истории смежных искусств» (о живописи, театре), ему он казался скучным, он все это давно знал, и гораздо лучше, чем нам рассказывали.
Володя очень любил импровизировать и одно время серьезно увлекался джазом. В бытность свою студентом Ленинградской консерватории, в 1984 г. вместе с несколькими другими ленинградскими студентами-джазистами (Максимом Леонидовым, например) он приезжал в Вильнюс на межреспубликанский конкурс джазовой импровизации. В конкурсе участвовали литовские, ленинградские, белорусские студенты, но первое место получил тогда уже солист Бакинской филармонии 19-летний Леонид Пташка.
Один из вечеров, проведенный с участниками конкурса в битком набитой 10-метровой общежитской комнате, я не забуду никогда. Начав с обсуждения актуалий конкурса, плавно (и довольно быстро) перешли к анекдотам. Еще до перестройки, то есть поначалу озираясь по сторонам и приглядываясь к реакции собеседников. Лидировали в этом «кто кого пересмешит» Володя Радченков и Леонид Пташка. Не было ему равных в пародии на советских руководителей. Под утро мы с подругой вышли из комнаты с незакрывающимися от многочасового смеха ртами.
Тем временем Володя, влюбленный в музыку, всегда тяготеющий к исполнителям, нашел свой собственный путь в классической музыке. Он увлекся клавесином. Привожу выдержку из сайта Петербургской капеллы:
Игре на клавесине обучался сначала в классе профессора Ивана Розанова, далее совершенствовался под руководством Кетила Хаугсанда, Кристофера Стембриджа, Эдуарда Парментайера. Исполнительскую деятельность начал в 1986 году. В составе различных ансамблей участвовал во многих международных проектах и фестивалях старинной музыки как в России, так и в странах Европы (добавим: и стал лауреатом нескольких конкурсов).
С 1989 года Владимир Радченков регулярно выступает с оригинальными сольными программами в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии, в Академической Капелле Санкт-Петербурга. Репертуар музыканта охватывает всю историю клавесинной музыки.
Володя знал чуть ли не каждую ноту, написанную для клавесина, и вплотную занялся русской клавесинной музыкой. Да-да, кто бы мог подумать, что таковая существует? Он сидел в архивах и нашел немало дотоле неизвестных произведений итальянских композиторов, работавших в Петербурге (Винченцо Манфредини, Джованни Марко Рутини, Бальдассаре Галуппи) и их российских учеников (таковыми были Василий Пашкевич, Максим Березовский, Степан Дегтярев, Дмитрий Бортнянский).
Нашел он и единомышленников, Российский ансамбль старинной музыки (Musica Antiqua Russica), специализирующийся на исполнении только что найденных произведений, и выступал с ними.
Концерт в Смольном соборе. Партия клавесина - В.Радченков
Выступая с концертами, Володя Радченков предварял исполнение несколькими словами о произведениях, и слова эти были результатом глубоких знаний. Его аннотации к дискам «тянут» не на одну, а на пару диссертаций.
Изучив клавесин со свойственной ему дотошностью, страстностью и высоким профессионализмом, он стал экспертом по этому инструменту. На концерте в Шереметевском дворце 20.09.2013 он с гордостью показывал мне клавесин отличного тона, недавно сделанный обрусевшим итальянцем Энтони Бонамичи, о котором он также рассказал мне в превосходных степенях.
А вот его статья о клавесинах Э. Бонамичи: http://www.clavecins.ru/feedback.html
Володя родился в простой семье, где очень любили музыку. Его папа был водителем автобуса, а мама домохозяйкой. Володя рассказывал о разговорах ленинградских водителей автобусов – коллег отца. О чем они говорили? Об искусстве, о классической современной польской музыке, о Лютославском… Поразительно… Папа воспитывал Володю в любви к родным местам. Они садились в любой рейсовый автобус и ехали до кольца, затем гуляли в окрестностях. Приезжая домой, читали о тех местах, где гуляли. Или наоборот: папа сначала читал, потом они ехали, гуляли, и папа рассказывал. Володя любил и, казалось, досконально знал Ленинград и все его исторические пригороды.
Володя был невероятно скромный. Он всегда умалчивал о своих достижениях и всегда восхищался достижениями других, выдвигал достоинства и заслуги коллег на первый план. Это был человек необыкновенного благородства.
Это был настоящий друг, не просто умеющий поддержать, но «не умеющий не поддержать». Помню, как в отчаянии я восклицала, что ни на что не гожусь, не понимаю, не могу и не способна, а он спокойно сказал: «Ты можешь наговаривать на себя все, что хочешь. Мы тебя знаем как облупленную и знаем, что ты не такая. Все ты прекрасно слышишь и можешь». За друзей он неизменно вставал горой.
Он мог бы давно поступить в аспирантуру, но предпочел, чтобы сначала поступила в аспирантуру его жена, всячески поддерживая ее в профессиональном смысле. Он трогательно заботился о своем сыне. Сын в детстве хотел иметь домашнее животное, но выяснилось, что у него аллергия. Володя разузнал, что единственное животное, от которого не бывает аллергии, это шиншилла, и купил для него шиншиллу.
Это был на редкость отзывчивый человек. Однажды я, живя в другой стране, попросила его сходить с моей одинокой ленинградской престарелой тетей в магазин и помочь ей купить телевизор. Несмотря на свою занятость, Володя нашел время, сходил с ней и помог донести до дома. Тетя всегда ходила на его концерты и по возможности приносила ему цветы.
Я уехала из Ленинграда в 1983 году в Вильнюс, а затем в Израиль. Некоторое время мы интенсивно переписывались. Было это во время обычной переписки, не электронной. Он писал редко, иногда раз в год, но всегда огромными "простынями", на чтение которых уходил целый вечер. Это были вдохновенные поэмы о возрождающемся Петербурге, об отреставрированных дворцах и открытых в них для широкой публики залах, где снова начала звучать музыка. Это были написанные блестящим стилем, с искрометным юмором "отчеты"о его работе и рассказы о новых находках, новых проектах, статьях и гастролях.
Приезжая на гастроли в Вильнюс, он неизменно навещал мою семью, мы с детьми ходили на его концерты, и после него он разрешил как-то моим крошкам подойти к клавесину, показал клавиатуру...
Он мог дать родному городу так много. Но напряженная партитура его жизни внезапно оборвалась.
Ольга (1965(?) - 2017)
Когда в Израиле я училась на курсах ассистентов стоматологов, меня выбрала и подружилась со мной Оля из Липецка. Она была пианистка. Все шутили, что в любой стоматологической клинике Израиля одна из ассистенток обязательно музыкант. Она жила с родителями и 10-летней дочкой на границе Рамат Гана и Бней Брака. Оля была из породы «Ухудшанских». Помните этого персонажа из «Золотого теленка»? Она все воспринимала с выводом, что будет хуже, что ничего не получится, была воплощением скептицизма. То есть она была полной моей противоположностью. У меня на тот момент жизни не было сомнений, что хуже быть не может, что жизнь прекрасна и будет еще лучше. Ее, хлебнувшую не меньше моего, это притягивало ко мне.
Еще во время обучения я устроилась на работу в больничную кассу Меухедет в Кирьят Оно. Она спустя некоторое время устроилась в ту же кассу в соседнем городе. Мы с ней обменивались впечатлениями, делились новым опытом, предупреждали друг друга о каверзах или наоборот, о льготах, которые нужно знать, чтобы получить. Характер у нее был нелегкий. Был случай, когда она во время приема швырнула ложку во врача, так как он по-хамски к ней обратился. Из "колеса чувств"доктора Глории Уилкоксвидно, что человек, испытывающий чувства разочарования, скептицизм, уязвленность, раздражительность при прогрессирующих зависти и враждебности, легко может довести себя до бешенства.
Спустя несколько лет я узнала, что она скончалась от рака, оставив 17-летнюю дочь.
окутывают лес.
«Мы живы, мы не умерли», –
мне слышится с небес.
Н. Кравченко
Тех лет
повернут лик,
да дважды дрожь до смерти
твоих друзей, твоих друзей, из гнезд
негромко выпавших, их дрожь.
И.Бродский
2 ноября в Литве День поминовения умерших. Когда уходят в лучший мир родители, бабушки и дедушки, это очень болезненно, но закономерно. Когда это случается с твоим сверстником, это воспринимается как противоестественное, это – как ушел бы ты, это всегда неожиданно и нелепо. Когда человек умирает так рано, возникают предположения о допущенной им или окружающими ошибке. Это — естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой. Я не думаю, что от горя следует защищаться, что защита может быть успешной. Рассуждения о других вариантах существования в конце концов унизительны для того, у кого вариантов этих не оказалось.
И. Бродский
Несколько портретов моих безвременно ушедших друзей.
Марина (1962-1988)
Первой покинула наш мир моя подруга Марина К. Я узнала об этом в конце 80-х годов от мамы: ее мать позвонила нам, чтобы сообщить о похоронах. Но я уже жила в Литве, у меня на руках был младенец, приехать я никак не могла.
Марина была красавицей и умницей, жизнерадостной и светящейся счастьем. Она была моей коллегой: мы преподавали фортепиано в Доме ученых в Ленинграде. Мы обе были теоретики, только она закончила музыкальное училище имени Мусоргского, а я – Римского-Корсакова. Я училась у одного из видных музыковедов Ленинграда, превознося его до небес, а она – у его жены, и также превозносила ее до небес. Мы обе были страстно увлечены музыкой и наукой о музыке и стремились совершенствоваться в ней: читали, играли, слушали, ходили на концерты и лекции. Мы ходили на фильмы Антониони, Тарковского, Феллини и обсуждали их. Мы читали новые – и вновь появившиеся – книги и обсуждали их. Ее родители обожали ее, она жила довольно обеспеченно, отец был инженером на заводе, семья была дружная и крепкая. Марина всегда красиво, с большим вкусом, одевалась.
Я поступила в консерваторию в Вильнюсе, а она в Петрозаводске на заочное.
Ей пришлось поступить на заочное по состоянию здоровья. У нее были проблемы с психикой. Ни я, ни кто-то на работе об этом не подозревали: она всегда была оживленной, разумной. Но так как я дружила с ней и мы встречались и после моего отъезда в Литву, то что-то я слышала от нее. Она наблюдалась у психиатра и он ей категорически запрещал учиться, но заочное все же разрешил.
В 20 лет она вышла замуж за студента медицинского института, тоже веселого и жизнерадостного. Они прекрасно жили, душа в душу. Он профессионально заботился о ней, любил, буквально носил на руках.
Постепенно болезнь прогрессировала. Ей пришлось уйти из консерватории. Затем ей сообщили, что рождение ребенка то ли крайне нежелательно, то ли невозможно (при тех препаратах, которые она принимала). Она чувствовала себя обузой для семьи, для молодого мужа. Ей нельзя было то, чего она страстно желала: получить образование и совершенствоваться в науке, родить ребенка и воспитывать его. Все чаще она попадала в клинику. Наконец в возрасте примерно 26 лет она покончила с собой.
Как возникла болезнь? Я помню ее рассказ об этом очень смутно. Вроде бы в возрасте 14 (или 16?) лет она сильно – слишком сильно! - полюбила преподавателя камерного ансамбля, виолончелиста, и это подкосило ее. Он был, конечно, женат, и между ними ничего было невозможно.
Ее фотографии у меня не сохранилось. А может быть, и не было. Даже свадебных. Но я всегда запомню ее тоненькой темноволосой кареглазой красавицей. Конечно, мне очень не хватает интеллектуальных и задушевных бесед с ней. Мне не хватает радости за нее, за ее успехи, за ее семью… Светлая ей память.
Ольга (1962-2009)
Приехав однажды в Питер и гуляя по Богословскому кладбищу, на котором похоронена моя мама, я увидела доску с упоминанием, что на таком-то участке находятся могилы известных людей, в частности Виталия Бианки и других. Хотя я всю жизнь гуляла по этому кладбищу, я никогда их могил не видела, а тут решила поискать. Бианки я нашла, но каково же было мое изумление, когда в процессе поисков я наткнулась на могилу своей подруги Оли, о которой не имела последние годы ни слуху, ни духу!
О ней я писала в своем рассказе Приключения в Средней Азии, или Беспечность молодости. Мы вместе работали в Ленинграде в Доме ученых в Лесном преподавателями фортепиано и поехали в профсоюзную турпоездку в Ташкент-Чимган-Ферганская долина-Шахимардан-Самарканд. Там я с ней и познакомилась.
Оля была совершенно необыкновенным человеком. Даже о своих неприятностях (против нее интриговали деспотичная мать и капризная старшая сестра) она рассказывала со смехом и юмором. Мне с ней было легко, а это было у меня очень редко. Чувствовалось, что она полностью меня понимает и принимает, хотя по поведению в жизни мы были чуть ли не противоположностями. Просто она никого не осуждала.
Отец Оли, офицер довольно высокого ранга, сердечный, отзывчивый человек, которого она очень любила, рано умер и она осталась с матерью и сестрой. Она была стройной, высокой, кареглазой, темноволосой обаятельной женщиной и к ней тянулись мужчины. Она действовала на них магнетически, не прилагая к этому никаких усилий. Одевалась она элегантно и стильно, косметикой не пользовалась. Когда мы с ней шли по улице, на нее заглядывались и оглядывались все прохожие мужеска полу в возрасте до 80 лет. Со своим мужем она познакомилась следующим образом: села в троллейбус, а он не успел и бежал за троллейбусом всю остановку до следующей. Он делал все, что она ему советовала: при приближении возраста призыва в армию она посоветовала ему поступить в военное училище в Северодвинске. И туда он и отправился. Что с ними было потом, я не знаю. По приезде в Питер я неизменно навещала ее. Приключений с чинящими ей препятствия, желающими выжить ее из квартиры сестрой и матерью, с одной стороны, и разнообразными мужчинами с другой - было у нее столько и таких захватывающих, что хватило бы на много книг. Но я не собиралась делать карьеру писателя и все только хлопала глазами при ее рассказах.
Например, с одним из своих самых серьезных на тот момент поклонников она познакомилась следующим образом. Она встретилась в городе со своим любовником и им некуда было пойти. Он зашел к своему другу и попросил разрешения провести у него несколько часов. Тот взял свою виолончель и пошел заниматься на кухню. Потом он пошел погулять на улицу. Но стоял крепкий мороз и он вернулся. Через несколько часов любовник вышел в душ, а виолончелист взмолился, что ему больше невтерпеж слышать звуки из их комнаты. «Так присоединяйся к нам, в чем проблема!» - воскликнул любовник. «А можно?!» - обрадовался виолончелист. Любовник был рад немного передохнуть. И виолончелист моей подруге Оле тоже очень понравился. И она ради него даже бросила того, с которым пришла к нему в дом.
Оля была не просто чувственной девушкой, интересующейся одними мужчинами, а образованной, начитанной, талантливой, великолепной рассказчицей, умеющей выслушать и понять собеседника. Мы в Средней Азии с ней накупили много книг – стихов и художественных изданий. Строки Фирдоуси из поэмы Шахнаме выбиты на ее могильной плите: «Мир – марево, не обольщайся ты им. И горе и радость исчезнут, как дым».
Анна (1961-2011)
Анна Митрофанова резко выделялась среди сокурсников – студентов дирижерско-хорового отделения музыкального училища. В основном туда поступали те, кто не дотягивал до уровня фортепианного и теоретико-композиторского отделения. В ее случае чувствовалось, что это не так.
Она всегда одевалась в черный джемпер и черную юбку. У нее были темные волосы и прямая спина. Она была немногословна и сдержанна. Она ходила вольнослушателем к нам на лекции А. Стратиевского.
Младшекурсники любили спрашивать друг друга: "Если бы на необитаемый остров тебе пришлось бы взять музыку только трех композиторов, то каких бы ты выбрал?"Обычно отвечали - Бах, Бетховен, Шуберт, Чайковский, Стравинский... Нередко отвечали: "А вот какого композитора сейчас по музлитературе изучаем, тот и любимый!" - и это не было всеядностью, а было комплиментом педагогу.
Аня сразу ответила: "Шёнберг, Джезуальдо, Монтеверди!"
Однажды теоретики сдавали зачет по аккомпанементу. Нужно было найти, кто бы спел под твой аккомпанемент. Сразу нашлась Анна. «Что спеть?» - «Вот это можешь? Пожа-алуйста!» - «Нет проблемы». И она спела. Это был романс Ц. Кюи «Царскосельская статуя». Ее меццо-сопрано проникало до самых глубин души. Третьестепенный композитор оказался в ее исполнении гением, равноценным Пушкину. Я ходила тогда несколько дней под впечатлением. Кажется, что я и сейчас слышу ее голос.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Если убрать из исполнения Архиповой привнесенные ею чувственность, сентиментальность, если передать внутренний напор музыки, если вместо голоса пожилой зрелой женщины услышать голос молодой и живой, то какое-то представление об исполнении Анны можно получить.
Отец Анны был архитектор, заведующий кафедрой в Художественно-промышленном училище им. Мухиной (Штиглица), профессор, заслуженный деятель искусств РСФСР К. М. Митрофанов. Они жили в доме на Ординарной улице, построенном по его проекту. Он ее обожал, и внешне она была на него очень похожа. Когда она организовала ансамбль таких же, как и она, горящих музыкой юношей и девушек, рвущихся ее исполнять, они репетировали у нее дома. Звуки духовых музыкальных инструментов мешали соседям. Отец обил стены ее комнаты деревянными рейками и мягким материалом, но это не помогло. Тогда он предоставил в ее распоряжение свою мастерскую на Кирочной. Помню, что я взяла у бабушки табуретку, казавшуюся мне не нужной бабушке, и отнесла ей, чтобы там было, на чем сидеть. На двери в туалет у Ани висела надпись: «Места для Президиума». Ее кота звали Антиохий (Тиша).
Мать Анны была искусствовед Л., автор многих книг по русской живописи. И Аня, и ее мама много курили, что в конце привело Аню к раку легких.
Аня переживала, что у нее такая простая фамилия. Мы стояли с ней перед афишей Малого зала филармонии, на которой красовалось: МАРИЯ ДЕ ЛА ПО. "Вот, почему у меня не такая фамилия!"
"Мне дали имя при крещеньи — Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха, - ответила ей я. Ну, а фамилия... В России самая удобная".
Аня посмотрела на меня и парировала цитатой из другого поэта: Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
Аня знала наизусть множество стихов поэтов Серебряного века и не только. Меня всегда восхищали люди, приводящие на память любую поэтическую строку к месту. Когда вышел роман Ч.Айтматова "Буранный полустанок, или И дольше века длится день", и все мы восторгались этим правдивым изображением сталинских репрессий в Казахстане, она возмущенно воскликнула: "А я не понимаю, почему для заглавия нужно красть строчки из стихов великих поэтов!"
Но она не просто знала стихи наизусть. Она слышала их в музыке, у нее был дар создавать музыку на их стихи. Мне кажется, что она решила воплотить в жизнь судьбу Бориса Пастернака наоборот: он мечтал стать композитором, но консультация Скрябина его отвратила от композиторской деятельности, и он стал поэтом. Возможно, она мечтала стать поэтессой, но стала музыкантом.
Аня рассказывала мне, как проходило ее поступление в Ленинградскую консерваторию.
- Вот вы пишете романсы на стихи Гарсиа Лорки. А стихи каких русских поэтов вы знаете?
- Цветаевой, Ахматовой, Пастернака...
- Какие стихи Цветаевой вы знаете?
- Все, которые были напечатаны! (Дело происходит в 1985, до перестройки еще не дошло).
- Эээ… А какие стихи Пастернака вы знаете?
- Все, которые были напечатаны!
- Можете почитать?
Разумеется, она могла почитать. Разумеется, она знала и те, которые не были напечатаны. Чтобы так ответить, надо было знать, что были и те стихи, которые не были напечатаны…
А музыкальное училище, мне кажется, она не окончила. Трудно творческим людям с огромным багажом знаний вписываться в жесткую систему с ее требованиями знать то, что не нужно, выполнять то, что не нужно, придерживаться рамок...
Но чтобы поступать в консерваторию, нужен был документ о среднем образовании, и она пошла в школу рабочей молодёжи.
- Ты знаешь, как учительница там читала «Стихи о советском паспорте»?! – рассказывала она мне. – «К любым чертям с Матёрами катись!»
Впрочем, там можно было не посещать всех уроков.
- Ты знаешь, какую музыку написал Свиридов на стихотворение Пастернака «Ночь» - «Не спи, не спи, художник»?! Она похожа на «Форель» Шуберта!
Это было, конечно, издевательством над текстом.
Ее музыка была прекрасной и глубокой. Её цветаевский «Крысолов» долго лежал у меня (я должна была исполнять вокальную партию, но охрипла прямо в день выступления), но потом в связи с многочисленными переездами исчез.
Как-то неожиданно Аня появилась у меня в общежитии в Вильнюсе, пришла вместе с литовской девушкой Нерингой, у которой она остановилась по приезде.
- Как вы меня нашли?
- Мы шли за тромбоном.
Узнав, что я способствовала поездке ленинградских студентов-композиторов в Вильнюс, Аня обрадовалась: "Я думала, ты изменила нашему делу, а ты просто расширяешь возможности, расширяешь географию!"
Ее дело было - исполнять незнакомую барочную музыку. Основной деятельностью Ани стал ансамбль Ave Rosa.
В Санкт-Петербурге есть ансамбль старинной музыки Ave Rosa под руководством Анны Митрофановой, который был создан в 1996 году. Это уникальный ансамбль, играющий интересные программы, концерты которого никогда не повторяются. К сожалению, совершенно некоммерчески ориентирован, поэтому нет дисков с их записями...
"В первоначальный состав коллектива входили выпускники Санкт-Петербургской консерватории и Академии культуры, с энтузиазмом изучавшие и исполнявшие западно-европейскую музыку эпох Ренессанса и Барокко (XIV – XVII вв.). В достаточно обширном репертуаре ансамбля представлена и духовная, и светская (инструментальные концерты, сонаты, мадригалы, шансон), и театральная музыка.
Состав ансамбля постоянно обновляется, но за клавесином всегда – руководитель ансамбля Анна Митрофанова. По образованию Анна композитор, по разнообразию талантов – ренессансный тип: клавесинистка, певица, исполнитель на ирландской арфе и блок-флейте, преподаватель (игры на всех перечисленных и других инструментах, а главное – вокала), переводчик, сценарист, сценограф, режиссер и художник по костюмам.
Потому что в любой, даже концертной программе Ave Rosa есть немного театра. А одним из парадоксов исторического исполнительства в Петербурге является то, что этот маленький ансамбль не раз отваживался на постановки (по необходимости минималистичные) барочных опер: «Язона» Кавалли, «Короля Артура» Перселла, -- и прочих театральных жанров: «Балета Неблагодарных» Монтеверди, мадригальной комедии «Амфипарнас» Векки. И право же, в этих камерных полу-спектаклях больше смысла и подлинности, чем в (гораздо более редких) попытках стационарных театров. Страсть к старинной музыке и необходимость практически эту страсть реализовать заставила Анну Митрофанову еще 28 лет назад, в училище при Консерватории организовать ансамбль и играть с ним Баха.
Тот первый концерт я прекрасно помню. Они выступали в "Мухинке"с искренним и стилистически убедительным исполнением 3-его Бранденбургского концерта Баха. Когда они сошли "со сцены", я подбежала к ним с поздравлениями. У Ани тряслись от волнения руки. "Альты вступили не вовремя!" - с ужасом прошептала она. Требовательность к себе всегда была отличительной чертой ее личности.
Афиша концерта памяти рано ушедших композиторов Петербурга
Владимир (1962-2015)
В музыкальном училище им. Римского-Корсакова в конце 70-х годов очень выделялся студент-композитор Володя Радченков. Если большинство из нас загибались от тяжести домашних заданий и суровости их оценки, то он казался неутомимым. В перерывах он бросался к роялю и играл, что-то кому-то рассказывая, или шел на лестницу черного хода, где занимались духовики и контрабасисты, и расспрашивал их об особенностях инструментов и приемов игры на них, просил порой дать ему самому поиграть. Затем он обязан был поделиться с кем-то полученными знаниями, поэтому мы, его однокурсники, задолго до курса инструментоведения уже знали и о фруллато, и о различных приемах струнных.
Не знаю, с первого ли курса училища или немного позже, Володя начал ходить на заседания Союза композиторов, слушать новые произведения и их обсуждения. Из них он почерпнул много вещей «не по программе», которыми делился с нами в силу своего невероятно общительного характера, в силу своей страсти к музыке, к профессии. Именно от него я узнала о пуантилизме, алеаторике, сонористике, Пендерецком, Штокхаузене и других композиторах-авангардистах. Именно из-за него я взяла в библиотеке книгу Ц. Когоутека "Техника композиции в музыке ХХ века,"цитатами из которой он, к счастью, прожужжал мне все уши.
Его ответы на занятиях стали по-композиторски насыщенными, точными, основанными на знании всего контекста создания произведения. Его знания уже тогда выявляли широкое знакомство с музыкой, далекой от училищной программы. В ту пору, когда не было интернета, это поражало. Суждения его были четкими и определенными, порой обескураживающе безапелляционными, но за ними всегда чувствовалось прекрасное владение материалом. Мне довелось тогда прочесть его курсовую работу по анализу на 3 курсе. Она была написана на высочайшем профессиональном, академическом уровне и по языку, и по содержанию.
Володя был разносторонне образованным человеком уже во время учебы в училище. Он сыпал цитатами из читанных и не читанных мною романов и пьес, даже не допуская мысли, что я (или кто-то другой) может не знать, откуда она. Когда мы писали сочинение по литературе, он никогда не брал темы типа «Образ убиенной старушки» или «Великий перелом и его изображение в романе». Он – может быть, единственный со всего курса - всегда брал неизменно предлагаемую нашим преподавателем тему «Художественные особенности романа (поэмы)». При этом он довольно громко говорил вслух: «Эх, замахнусь на «художественные особенности»! Рискну!» При том, что на занятиях литературы у нас никогда не шла речь о том, что у романов могут быть какие бы то ни было художественные достоинства. Только идейные. И Володя получал 3 или 4.
Когда у нас на 4-м курсе ввели курс «Истории смежных искусств» (о живописи, театре), ему он казался скучным, он все это давно знал, и гораздо лучше, чем нам рассказывали.
Володя очень любил импровизировать и одно время серьезно увлекался джазом. В бытность свою студентом Ленинградской консерватории, в 1984 г. вместе с несколькими другими ленинградскими студентами-джазистами (Максимом Леонидовым, например) он приезжал в Вильнюс на межреспубликанский конкурс джазовой импровизации. В конкурсе участвовали литовские, ленинградские, белорусские студенты, но первое место получил тогда уже солист Бакинской филармонии 19-летний Леонид Пташка.
Один из вечеров, проведенный с участниками конкурса в битком набитой 10-метровой общежитской комнате, я не забуду никогда. Начав с обсуждения актуалий конкурса, плавно (и довольно быстро) перешли к анекдотам. Еще до перестройки, то есть поначалу озираясь по сторонам и приглядываясь к реакции собеседников. Лидировали в этом «кто кого пересмешит» Володя Радченков и Леонид Пташка. Не было ему равных в пародии на советских руководителей. Под утро мы с подругой вышли из комнаты с незакрывающимися от многочасового смеха ртами.
Тем временем Володя, влюбленный в музыку, всегда тяготеющий к исполнителям, нашел свой собственный путь в классической музыке. Он увлекся клавесином. Привожу выдержку из сайта Петербургской капеллы:
Игре на клавесине обучался сначала в классе профессора Ивана Розанова, далее совершенствовался под руководством Кетила Хаугсанда, Кристофера Стембриджа, Эдуарда Парментайера. Исполнительскую деятельность начал в 1986 году. В составе различных ансамблей участвовал во многих международных проектах и фестивалях старинной музыки как в России, так и в странах Европы (добавим: и стал лауреатом нескольких конкурсов).
С 1989 года Владимир Радченков регулярно выступает с оригинальными сольными программами в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии, в Академической Капелле Санкт-Петербурга. Репертуар музыканта охватывает всю историю клавесинной музыки.
Володя знал чуть ли не каждую ноту, написанную для клавесина, и вплотную занялся русской клавесинной музыкой. Да-да, кто бы мог подумать, что таковая существует? Он сидел в архивах и нашел немало дотоле неизвестных произведений итальянских композиторов, работавших в Петербурге (Винченцо Манфредини, Джованни Марко Рутини, Бальдассаре Галуппи) и их российских учеников (таковыми были Василий Пашкевич, Максим Березовский, Степан Дегтярев, Дмитрий Бортнянский).
Нашел он и единомышленников, Российский ансамбль старинной музыки (Musica Antiqua Russica), специализирующийся на исполнении только что найденных произведений, и выступал с ними.
Концерт в Смольном соборе. Партия клавесина - В.Радченков
Выступая с концертами, Володя Радченков предварял исполнение несколькими словами о произведениях, и слова эти были результатом глубоких знаний. Его аннотации к дискам «тянут» не на одну, а на пару диссертаций.
Изучив клавесин со свойственной ему дотошностью, страстностью и высоким профессионализмом, он стал экспертом по этому инструменту. На концерте в Шереметевском дворце 20.09.2013 он с гордостью показывал мне клавесин отличного тона, недавно сделанный обрусевшим итальянцем Энтони Бонамичи, о котором он также рассказал мне в превосходных степенях.
А вот его статья о клавесинах Э. Бонамичи: http://www.clavecins.ru/feedback.html
Володя родился в простой семье, где очень любили музыку. Его папа был водителем автобуса, а мама домохозяйкой. Володя рассказывал о разговорах ленинградских водителей автобусов – коллег отца. О чем они говорили? Об искусстве, о классической современной польской музыке, о Лютославском… Поразительно… Папа воспитывал Володю в любви к родным местам. Они садились в любой рейсовый автобус и ехали до кольца, затем гуляли в окрестностях. Приезжая домой, читали о тех местах, где гуляли. Или наоборот: папа сначала читал, потом они ехали, гуляли, и папа рассказывал. Володя любил и, казалось, досконально знал Ленинград и все его исторические пригороды.
Володя был невероятно скромный. Он всегда умалчивал о своих достижениях и всегда восхищался достижениями других, выдвигал достоинства и заслуги коллег на первый план. Это был человек необыкновенного благородства.
Это был настоящий друг, не просто умеющий поддержать, но «не умеющий не поддержать». Помню, как в отчаянии я восклицала, что ни на что не гожусь, не понимаю, не могу и не способна, а он спокойно сказал: «Ты можешь наговаривать на себя все, что хочешь. Мы тебя знаем как облупленную и знаем, что ты не такая. Все ты прекрасно слышишь и можешь». За друзей он неизменно вставал горой.
Он мог бы давно поступить в аспирантуру, но предпочел, чтобы сначала поступила в аспирантуру его жена, всячески поддерживая ее в профессиональном смысле. Он трогательно заботился о своем сыне. Сын в детстве хотел иметь домашнее животное, но выяснилось, что у него аллергия. Володя разузнал, что единственное животное, от которого не бывает аллергии, это шиншилла, и купил для него шиншиллу.
Это был на редкость отзывчивый человек. Однажды я, живя в другой стране, попросила его сходить с моей одинокой ленинградской престарелой тетей в магазин и помочь ей купить телевизор. Несмотря на свою занятость, Володя нашел время, сходил с ней и помог донести до дома. Тетя всегда ходила на его концерты и по возможности приносила ему цветы.
Я уехала из Ленинграда в 1983 году в Вильнюс, а затем в Израиль. Некоторое время мы интенсивно переписывались. Было это во время обычной переписки, не электронной. Он писал редко, иногда раз в год, но всегда огромными "простынями", на чтение которых уходил целый вечер. Это были вдохновенные поэмы о возрождающемся Петербурге, об отреставрированных дворцах и открытых в них для широкой публики залах, где снова начала звучать музыка. Это были написанные блестящим стилем, с искрометным юмором "отчеты"о его работе и рассказы о новых находках, новых проектах, статьях и гастролях.
Приезжая на гастроли в Вильнюс, он неизменно навещал мою семью, мы с детьми ходили на его концерты, и после него он разрешил как-то моим крошкам подойти к клавесину, показал клавиатуру...
Он мог дать родному городу так много. Но напряженная партитура его жизни внезапно оборвалась.
Ольга (1965(?) - 2017)
Когда в Израиле я училась на курсах ассистентов стоматологов, меня выбрала и подружилась со мной Оля из Липецка. Она была пианистка. Все шутили, что в любой стоматологической клинике Израиля одна из ассистенток обязательно музыкант. Она жила с родителями и 10-летней дочкой на границе Рамат Гана и Бней Брака. Оля была из породы «Ухудшанских». Помните этого персонажа из «Золотого теленка»? Она все воспринимала с выводом, что будет хуже, что ничего не получится, была воплощением скептицизма. То есть она была полной моей противоположностью. У меня на тот момент жизни не было сомнений, что хуже быть не может, что жизнь прекрасна и будет еще лучше. Ее, хлебнувшую не меньше моего, это притягивало ко мне.
Еще во время обучения я устроилась на работу в больничную кассу Меухедет в Кирьят Оно. Она спустя некоторое время устроилась в ту же кассу в соседнем городе. Мы с ней обменивались впечатлениями, делились новым опытом, предупреждали друг друга о каверзах или наоборот, о льготах, которые нужно знать, чтобы получить. Характер у нее был нелегкий. Был случай, когда она во время приема швырнула ложку во врача, так как он по-хамски к ней обратился. Из "колеса чувств"доктора Глории Уилкоксвидно, что человек, испытывающий чувства разочарования, скептицизм, уязвленность, раздражительность при прогрессирующих зависти и враждебности, легко может довести себя до бешенства.
Спустя несколько лет я узнала, что она скончалась от рака, оставив 17-летнюю дочь.