Воспоминания о моем давнем друге - композиторе, клавесинисте, музыковеде и педагоге Володе Радченкове. Фрагменты. Публикуется с согласия автора
Он был единственным среди студентов Музыкального училища при Консерватории, кто общался со мной без снисходительного подлаживания под мой 14-летний возраст, а просто как со своим, a priоri предполагая во мне равновеликий культурный потенциал. Причём предполагая совершенно искренне. Это был вообще, как я понял уже много позднее, его фирменный «радченковский» стиль общения: в каждом человеке видеть конгениального собеседника, даже мысли не допуская, что тот может в чём-то оказаться глупее и необразованнее его.
Сказать, что такое отношение в то время было важно для меня – почти ничего не сказать. Оно было спасительным родником в выжженной почти дотла пустыне моего безостановочного самогрызения. Но родник этот появлялся так редко, в среднем всего каких-то двадцать минут в день, что я более полугода не мог поверить в его реальность. А когда поверил наконец, когда понял, что Володе со мной действительно интересно, без всяких там надуманностей и туманных психологических сложностей, когда перестал смущаться при встречах и разговорах с ним, – было поздно, мы уже не учились вместе.
Сдружившись почему-то именно с нашим первым курсом, он повадился то и дело приходить к нам – на переменах ли, в послеурочное ли вечернее время, когда новоиспечённые восторженные студенты моего курса (...), счастливые уже тем, что удалось поступить, – добровольно, без всякого направляющего влияния взрослых, устраивали сами себе лекции по различным внепрограммным темам. Форма была выбрана такая: кто-то из нас раза два в месяц просвещал остальных по определённой тематике. А поскольку в отечественной музыкальной среде был в то время ощутимый вакуум по отношению к зарубежной музыке 20-го века, то есть она почти не проникала к нам из-за «железного занавеса», то наиболее активные первокурсники в интуитивном своём порыве решили восполнять пробелы и вызывались просвещать друг друга именно в этом направлении.
![]()
Типичная картина: на переменах между лекциями четверокурсник Володя Радченков постоянно приходил к нам и вращался среди студентов нашего первого курса в том памятном 1979-1980 учебном году.
Автор фото просит прощения за качество фото.
Помню некоторые из произведений, которые тогда разбирались на этих собраниях: была опера «Воццек» Берга, была музыка Шёнберга, были даже «Битлз» (руководство заведения смотрело на такие выверты студентов сквозь пальцы, считая их юношеской блажью), было что-то ещё столь же острое и интересное, сейчас уже и не упомню. Шёнберг, ясное дело, был включён в эти факультативы не без участия Володи, поскольку это был один из любимых его композиторов. Возможно, в среде своих однокурсников Володя был лишён подобного содержательного общения, подобной восторженной атмосферы, характерной для «первокуршек». Зато с любым из нас он моментально находил общий язык – причём, совершенно естественно, без всякой осознанной установки на это.
Моя однокурсница Жанна Краснова говорила позднее:
– У Володи такое свойство, будто к каждому он относится при разговоре как к высшему существу, а не наоборот. И это очень мило!
...Когда мы с Володей оставались вдвоём – в том же коридоре или на улице, и было у нас некоторое время, чтобы поговорить, – я с жадностью впивался в него каждый раз, словно клещ, с какими-то зелёными своими мыслями, большей частью нелепыми, как теперь понимается – о будущем человечества, о космосе и каких-то прочих глобальных идеях. Но Володя совершенно спокойно, не моргнув глазом, отвечал мне очень просто и обстоятельно на любой мой самый наивный вопрос. Никогда, как я уже говорил, не было в нём этой снисходительности, попыток подделаться под интеллектуальный уровень младшего собеседника, в отличие от других студентов в разговорах со мной. Как человек, который сам легко запоминает и переваривает огромное количество информации, а затем готов при первой возможности щедро поделиться ею, он как будто и представить себе не мог, что я не такой, что могу чего-то не запомнить и не усвоить с такой же лёгкостью.
Оттого и стал я цепляться за него. А он, вероятно, был тронут моей непосредственностью, моей тягой к нему. В то время и в той обстановке мне как воздух нужен был именно вот такой Володя – не то, чтобы игнорировавший, а просто наивно не замечавший самоедства собеседника. И по этой причине только с ним я испытывал комфорт общения.
Но таким был лишь он один из всех обитателей училища, включая студентов и преподавателей. Больше я такого общения в этом мире не находил.
![]()
В.Радченков и М.Журавлёв
В конце марта кто-то из курса, на котором учился Володя, бросил клич: «А поехали-ка в воскресенье за город!». Все с энтузиазмом подхватили идею. Володя ещё и обоих Миш позвал с собой – Журавлёва и меня. Получилось содружество первого и последнего курсов.
Ездили, кажется, в Комарово. Вот так запросто взяли и поехали все! Шесть дней в неделю учеба, а как воскресенье – так куда-то возьмём и рванём! Это было нормально тогда.(...)
В электричке весело дурачились и играли в разные игры (например, ведущий должен был изобразить жестами какую-нибудь известную фразу). Стоял неумолкаемый хохот.
А когда вышли на природу, пошли совсем уж вольные разговоры. Училище «РимКор», как и школа-десятилетка через стену от него, всегда славилось свободой слова, там не было жёсткого контроля за разговорами [оставляю на совести автора - И.З.]. Вот и сейчас травили в дороге довольно опасные анекдоты. Началось по случаю (речь зашла о квартете Бородина), и – пошло-поехало:
– Квартет, вернувшись из-за границы, превратился в трио.
– Недовольными в нашей стране занимается КГБ, а довольными ОБХСС.
– «Пошутили и хватит!» – сказал Брежнев, переклеивая брови под нос.
– Народ и партия едины, но пишу разную едим мы!
– Пшеничная водка по-другому называется "Колос Америки".
– Страшный сон американского фермера: 2000-й год, заголовок в "Нью-Йорк Таймс": "Колхозники Техасщины, Мичиганщины, Алабамщины и Примиссисипья перевыполнили план по весеннему севу".
А в апреле взяли да и поехали в одно из воскресений то ли в Сосново, то ли в Орехово. Тут уже чисто по своей инициативе. Состав был небольшой, человек восемь-десять. Наш курс ТКО плюс Володя.
И вновь марш-бросок через леса, а затем привал.
Вот тут уж мы наговорились вдвоём от души! О раннем Скрябине, о первых троллейбусах, о космосе и чёрных дырах, о средневековом многоголосии и джазе. Я очень быстро проникся незаметным поначалу обаянием Володи и его мощным интеллектом.
И наконец, май того 1980 года завершился для нас велопробегом из Репино в Сестрорецк и обратно. Было нас семеро: Жанна Краснова, Света Ветлова, Таня Силина, Таня Демитриадес, Володя Радченков, Миша Журавлёв и Миша Строков, ваш покорный слуга.
Велосипеды взяли напрокат – такой услуги давно нет, а тогда это было запросто. Но когда сели за рули, вдруг выяснилось, что Жанна, о ужас, прежде никогда не садилась на велосипед! Тогда Жанну вызвался везти я, на раме – и на первых же километрах завёз нас обоих в кювет, куда мы благополучно и свалились. После этого она гневно отказалась от моих услуг и пожелала всё-таки научиться сама.
Неутомимый Миша Журавлёв тут же начал самоотверженно учить её премудростям велоспорта (чего это ему стоило - смотри его лицо на фото, а Володя на заднем плане, легко и непринуждённо управляясь со своим транспортом, смотрит на эти потуги скептически). И вскоре Жанна крутила педали уже довольно уверенно.
Наконец наша кавалькада отправилась по нижнему Приморскому шоссе. Тогда движение там было, конечно, поменьше, так что путешествовать по нему что пешком, что на велике, было куда свободнее, чем теперь.
Ехали долго, чуть ли не с час. Заехали в Дюны и погуляли по песку на берегу Финского залива. А затем сделали привал в лесу.
В общем, тот велосипедный день стал незабываемым! Как и весь «прекрасный месяц май».
![]()
![]()
6 октября 1980-го. И вновь поход куда-то в лес – Токсово или Васкелово: Жанна Краснова, Лариса Лозинская, Ира Белова, Ира Успенская, Володя Радченков, сзади стоит Миша Журавлёв.
Хочется добавить сюда:
"Пикник на обочине"– так и просится подпись! Тогда эти слова не были такими затёртыми, как теперь, потому что первое издание в виде книги повести Стругацких с таким названием ещё не вышло. Была на тот момент только публикация 1972 года в журнале «Аврора». Но и она, как видно, была известна эрудированному Володе, потому что именно так он и подписал другоефото в альбоме М.Строкова.
Как сейчас помню, мы бодро шагали в ту минуту по шоссе, которое вилось над крутым прибрежным склоном, из Солнечногорского в Малореченское. Внизу плескалось море, мы огибали кипарисы у дороги и говорили о нашей общей подруге и соученице. Я сказал Володе:
– По моему, это лучшая девушка из всех, которых знаю!
– Да, согласен! – ответил он.
Но тут же мудро спохватился:
– Вообще-то молодым людям в таких вещах опасно сходиться во мнении.
– Ну, нам-то с тобой это не грозит! – беспечно откликнулся я.
Как же я был тогда глуп и наивен! А ведь Володя как в воду глядел. Через каких-то три с половиной года мы действительно оказались в ситуации «треугольника», который разлучил нас очень надолго, более чем на десятилетие. И только недавно отношения наши восстановились. Правда, теперь встречи стали редкими по причине того, что оба мы обзавелись семьями.
![]()
В. Радченков на 18-летии М. Строкова: Володя Радченков, Жанна Краснова, Света Ветлова, Миша Строков.
...Однажды, находясь в парке Гагарина и любуясь его видами, мы в связи с какой-то повестью заговорили о поиске женщинами своего спутника (у Володи и к любви был несколько книжный подход).
– Вот ищет она себе, ищет, – сказал он, – перебирает варианты: нет, не тот, не тот… И вдруг: ТОТ! Вот тут-то и начинаются её беды, от самовнушения.
Я сразу не преминул похвалиться образованностью:
– Строка из «Онегина», глава третья: «Она сказала – это он!»
Но Володя и тут меня поразил своими познаниями. Он уточнил:
– Намёк на «Наталью, боярскую дочь» Карамзина, которую тогда все знали. Цитата оттуда, а все считают, что это Пушкин. Так же, как и «Я помню чудное мгновенье – это то, что называется центоном, сборником цитат известных в то время стихов. Но теперь они все забыты и знакомы лишь специалистам. А мы восхищаемся: какие слова нашёл Александр Сергеич! А это не его. Он гений в том, что всё это связал воедино, соорудил целый аккорд из цитат.
Запомнилась мне выставка художника Ильи Глазунова, проходившая в тот месяц в «Манеже». Ажиотаж тогда был дикий! Народ ломился толпами и стоял в уличной очереди часами. Вероятно, интерес этот был из-за новизны, из-за явного отклонения такой живописи от приевшегося соцреализма. А властям, возможно, хотелось создать видимость своей лояльности к искусству и к народу.
После проведения выставки у нас на стене училища вывесили огромную стенгазету, целиком посвященную этому событию. С репродукциями некоторых глазуновских картин – «Царь и царевич», «Сергий Радонежский», «Мистерия ХХ века»… Не так-то просто было в те времена раздобыть эти репродукции!
В той рукописной стенгазете было оставлено пространство для отзывов читающих, что-то вроде сегодняшних форумов в интернете. Отзывы были резко полярными – от восхищения «блестящим мастером» до «пошлости и безвкусицы» его картин, от: «Какой великий талант!» до: «Это порнография духа!» (всех отзывов, конечно, не помню). Но всё-таки многие сходились на понятии «китч» в определении основного свойства большинства работ.
Володя Радченков тогда промолчал. Но много позднее, когда мы общались с ним уже вовсю откровенно, отозвался о Глазунове презрительно: «Придворный коммерсант от живописи! Ловко умеет сделать себе имя, ввинтиться в правящие круги. Мастер рекламных трюков, а не живописец!»
С того момента и я потерял к этому художнику интерес.
![]()
6 ноября 1981-го. Встреча дома у Ани Вороновой (1-й ряд – Владимир Радченков, Михаил Пащенко, Александр Харьковский, Михаил Журавлёв, Сергей Сашов, за ними - Алла Афанасьева и Ирина Успенская, 2-й ряд – Жанна Краснова, Татьяна Демитриадес, Светлана Майорова, ?, ?, Екатерина Смирнова, 3-й ряд – Анна Воронова, Антон Яковлев, Татьяна Силина
...Второй выуженной из глубин книгой, которую он жадно листал и в которую восхищённо вчитывался, оказалась поэма «Энеида» украинского писателя Ивана Петровича Котляревского, на украинском же языке. Володя страшно увлёкся ею, читал запоем и цитировал отрывки из поэмы – и устно, и письменно.
Вот что пишет он в том же письме Сергею от 24 июля 1985 года (предварив письмо эпиграфом из этой книги):
«”Энеида” Котляревского – кладезь эпиграфов! Гоголь это идеально чувствовал. Да и сама по себе – вещь настолько занятная (родная сестра пушкинской «Гавриилидады»)… Рекомендую ознакомиться, языковой барьер - не помеха!»
Таким же он был и в музыке: любил слушать малоизвестных и не очень-то признанных авторов – таких, как Балакирев или Сальери. И других увлекал ими.
Из нот приобрёл я тогда в одном букинистическом подвальчике старое, довоенное ещё издание Первого (фа-минорного) концерта А.К.Глазунова, который всегда очень любил, а из книг купил замечательный «Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения» В.И.Орлова. А Володя так и не расставался тогда с «Энеидой».
![]()
Володя Радченков, август 1985. "Набрели на окраине города вот на такой ретро-автомобиль, который всезнающий Володя определил как "BMW 321"
[Володя отдыхал летом 1985 года вместе с Михаилом Строковым в Крыму и много путешествовал, а затем описывал свои впечатления в письмах друзьям.- И.З.] К письму прилагались на двух последних страницах остроумные зарисовки: образы крымских городов в виде портретов, какими увидел их Володя. Тут и чопорная Алупка в образе тощей пожилой дамы с зонтиком на плече, и одетый с иголочки важный чиновник-Симферополь, и крикливая тётка Феодосия, и старая дева Ялта, и бесстыдно загорающая в бикини Алушта с большим мороженым в руке, и фрайер-пижон Гурзуф, и «работяга»-Керчь с татуировкой на плече: «Всё пропью, а флот не опозорю!»…
![]()
Рисунки В.Радченкова
![]()
Однажды под конец дня мы [в Киеве, 1985 - И.З.] наткнулись на золотую жилу: большой магазин грампластинок. И – пропали там на целых два часа! Ассортимент был роскошным и совершенно отличался от нашего, ленинградского. Такого разнообразия дисков мы до этого не встречали. А главное – пластинки в этом заведении можно было трогать, перебирать и набирать всё, что нужно, самому, – и потом уж идти со своим уловом на кассу. У нас в Питере ни в одном магазине таких вольностей не было!
Мы, конечно, тут же хищно набросились на ряды полок с виниловыми дисками – каждый по своему вкусу. Я приобрёл несколько пластинок с классической музыкой (Володя одобрил мой выбор), в том числе совершенно уникальное издание: оркестровую минусовку с концертами Гайдна и Моцарта. Предполагалась серия подобных пластинок под общим названием «минус один» – для того, чтобы пианист мог ставить их на проигрыватель и играть под оркестр. Но на этом первом выпуске всё начинание заглохло, он же стал и последним.
А Володя, как и следовало ожидать, по уши погрузился в джаз. Для него это был огромный своеобразный мир, в котором он купался и просто жил. Он всегда был тонким ценителем и знатоком этой области музыки. Будучи не в силах отказать себе в интереснейших выпусках пластинок с лучшими исполнителями, да ещё в ярко оформленных конвертах (от одного вида которых веяло далёкой «закордонной» жизнью, ведь джаз был в основном зарубежным, да и сами диски тоже – пусть и из соцстран), Володя набирал и набирал, ползая на корточках вдоль полок, пёстрые квадратные конверты, оформленные ярко и непривычно.
Когда стопка пластинок в его руках стала довольно внушительной, какой-то нагловатый парень, стоя со своей девушкой поодаль, сказал ей громко:
– Смотри, какой тип забавный! Наверно, собирается скупить весь джаз.
И сделал ещё несколько подобных язвительных замечаний, да так, чтобы адресат слышал. В конце концов Володя не выдержал и, собрав весь свой джазовый урожай до конца, встал и подошёл к нему вплотную. Тихо, но чётко он выдал такую реплику:
– А вы знаете, молодой человек, что в средние века за обращение в третьем лице вызывали на дуэль? И, между прочим, могли убить!
После чего развернулся и спокойно направился к кассе. Парень, как говорится, «выпал в осадок» и остался стоять молча.
![]()
![]()
![]()
![]()
![]()
![]()
![]()
![]()
Некоторые из виниловых грампластинок, подаренных Володей Радченковым Михаилу Строкову в 1980-е годы. С сайта Михаила Строкова
Адрес сайта: http://михаилстроков.рф/OTKR/OTKR-4.html
Он был единственным среди студентов Музыкального училища при Консерватории, кто общался со мной без снисходительного подлаживания под мой 14-летний возраст, а просто как со своим, a priоri предполагая во мне равновеликий культурный потенциал. Причём предполагая совершенно искренне. Это был вообще, как я понял уже много позднее, его фирменный «радченковский» стиль общения: в каждом человеке видеть конгениального собеседника, даже мысли не допуская, что тот может в чём-то оказаться глупее и необразованнее его.
Сказать, что такое отношение в то время было важно для меня – почти ничего не сказать. Оно было спасительным родником в выжженной почти дотла пустыне моего безостановочного самогрызения. Но родник этот появлялся так редко, в среднем всего каких-то двадцать минут в день, что я более полугода не мог поверить в его реальность. А когда поверил наконец, когда понял, что Володе со мной действительно интересно, без всяких там надуманностей и туманных психологических сложностей, когда перестал смущаться при встречах и разговорах с ним, – было поздно, мы уже не учились вместе.
Сдружившись почему-то именно с нашим первым курсом, он повадился то и дело приходить к нам – на переменах ли, в послеурочное ли вечернее время, когда новоиспечённые восторженные студенты моего курса (...), счастливые уже тем, что удалось поступить, – добровольно, без всякого направляющего влияния взрослых, устраивали сами себе лекции по различным внепрограммным темам. Форма была выбрана такая: кто-то из нас раза два в месяц просвещал остальных по определённой тематике. А поскольку в отечественной музыкальной среде был в то время ощутимый вакуум по отношению к зарубежной музыке 20-го века, то есть она почти не проникала к нам из-за «железного занавеса», то наиболее активные первокурсники в интуитивном своём порыве решили восполнять пробелы и вызывались просвещать друг друга именно в этом направлении.
Типичная картина: на переменах между лекциями четверокурсник Володя Радченков постоянно приходил к нам и вращался среди студентов нашего первого курса в том памятном 1979-1980 учебном году.
Автор фото просит прощения за качество фото.
Помню некоторые из произведений, которые тогда разбирались на этих собраниях: была опера «Воццек» Берга, была музыка Шёнберга, были даже «Битлз» (руководство заведения смотрело на такие выверты студентов сквозь пальцы, считая их юношеской блажью), было что-то ещё столь же острое и интересное, сейчас уже и не упомню. Шёнберг, ясное дело, был включён в эти факультативы не без участия Володи, поскольку это был один из любимых его композиторов. Возможно, в среде своих однокурсников Володя был лишён подобного содержательного общения, подобной восторженной атмосферы, характерной для «первокуршек». Зато с любым из нас он моментально находил общий язык – причём, совершенно естественно, без всякой осознанной установки на это.
Моя однокурсница Жанна Краснова говорила позднее:
– У Володи такое свойство, будто к каждому он относится при разговоре как к высшему существу, а не наоборот. И это очень мило!
...Когда мы с Володей оставались вдвоём – в том же коридоре или на улице, и было у нас некоторое время, чтобы поговорить, – я с жадностью впивался в него каждый раз, словно клещ, с какими-то зелёными своими мыслями, большей частью нелепыми, как теперь понимается – о будущем человечества, о космосе и каких-то прочих глобальных идеях. Но Володя совершенно спокойно, не моргнув глазом, отвечал мне очень просто и обстоятельно на любой мой самый наивный вопрос. Никогда, как я уже говорил, не было в нём этой снисходительности, попыток подделаться под интеллектуальный уровень младшего собеседника, в отличие от других студентов в разговорах со мной. Как человек, который сам легко запоминает и переваривает огромное количество информации, а затем готов при первой возможности щедро поделиться ею, он как будто и представить себе не мог, что я не такой, что могу чего-то не запомнить и не усвоить с такой же лёгкостью.
Оттого и стал я цепляться за него. А он, вероятно, был тронут моей непосредственностью, моей тягой к нему. В то время и в той обстановке мне как воздух нужен был именно вот такой Володя – не то, чтобы игнорировавший, а просто наивно не замечавший самоедства собеседника. И по этой причине только с ним я испытывал комфорт общения.
Но таким был лишь он один из всех обитателей училища, включая студентов и преподавателей. Больше я такого общения в этом мире не находил.
В конце марта кто-то из курса, на котором учился Володя, бросил клич: «А поехали-ка в воскресенье за город!». Все с энтузиазмом подхватили идею. Володя ещё и обоих Миш позвал с собой – Журавлёва и меня. Получилось содружество первого и последнего курсов.
Ездили, кажется, в Комарово. Вот так запросто взяли и поехали все! Шесть дней в неделю учеба, а как воскресенье – так куда-то возьмём и рванём! Это было нормально тогда.(...)
В электричке весело дурачились и играли в разные игры (например, ведущий должен был изобразить жестами какую-нибудь известную фразу). Стоял неумолкаемый хохот.
А когда вышли на природу, пошли совсем уж вольные разговоры. Училище «РимКор», как и школа-десятилетка через стену от него, всегда славилось свободой слова, там не было жёсткого контроля за разговорами [оставляю на совести автора - И.З.]. Вот и сейчас травили в дороге довольно опасные анекдоты. Началось по случаю (речь зашла о квартете Бородина), и – пошло-поехало:
– Квартет, вернувшись из-за границы, превратился в трио.
– Недовольными в нашей стране занимается КГБ, а довольными ОБХСС.
– «Пошутили и хватит!» – сказал Брежнев, переклеивая брови под нос.
– Народ и партия едины, но пишу разную едим мы!
– Пшеничная водка по-другому называется "Колос Америки".
– Страшный сон американского фермера: 2000-й год, заголовок в "Нью-Йорк Таймс": "Колхозники Техасщины, Мичиганщины, Алабамщины и Примиссисипья перевыполнили план по весеннему севу".
А в апреле взяли да и поехали в одно из воскресений то ли в Сосново, то ли в Орехово. Тут уже чисто по своей инициативе. Состав был небольшой, человек восемь-десять. Наш курс ТКО плюс Володя.
И вновь марш-бросок через леса, а затем привал.
Вот тут уж мы наговорились вдвоём от души! О раннем Скрябине, о первых троллейбусах, о космосе и чёрных дырах, о средневековом многоголосии и джазе. Я очень быстро проникся незаметным поначалу обаянием Володи и его мощным интеллектом.
И наконец, май того 1980 года завершился для нас велопробегом из Репино в Сестрорецк и обратно. Было нас семеро: Жанна Краснова, Света Ветлова, Таня Силина, Таня Демитриадес, Володя Радченков, Миша Журавлёв и Миша Строков, ваш покорный слуга.
Велосипеды взяли напрокат – такой услуги давно нет, а тогда это было запросто. Но когда сели за рули, вдруг выяснилось, что Жанна, о ужас, прежде никогда не садилась на велосипед! Тогда Жанну вызвался везти я, на раме – и на первых же километрах завёз нас обоих в кювет, куда мы благополучно и свалились. После этого она гневно отказалась от моих услуг и пожелала всё-таки научиться сама.
Неутомимый Миша Журавлёв тут же начал самоотверженно учить её премудростям велоспорта (чего это ему стоило - смотри его лицо на фото, а Володя на заднем плане, легко и непринуждённо управляясь со своим транспортом, смотрит на эти потуги скептически). И вскоре Жанна крутила педали уже довольно уверенно.
Наконец наша кавалькада отправилась по нижнему Приморскому шоссе. Тогда движение там было, конечно, поменьше, так что путешествовать по нему что пешком, что на велике, было куда свободнее, чем теперь.
Ехали долго, чуть ли не с час. Заехали в Дюны и погуляли по песку на берегу Финского залива. А затем сделали привал в лесу.
В общем, тот велосипедный день стал незабываемым! Как и весь «прекрасный месяц май».
6 октября 1980-го. И вновь поход куда-то в лес – Токсово или Васкелово: Жанна Краснова, Лариса Лозинская, Ира Белова, Ира Успенская, Володя Радченков, сзади стоит Миша Журавлёв.
Хочется добавить сюда:
"Пикник на обочине"– так и просится подпись! Тогда эти слова не были такими затёртыми, как теперь, потому что первое издание в виде книги повести Стругацких с таким названием ещё не вышло. Была на тот момент только публикация 1972 года в журнале «Аврора». Но и она, как видно, была известна эрудированному Володе, потому что именно так он и подписал другоефото в альбоме М.Строкова.
Как сейчас помню, мы бодро шагали в ту минуту по шоссе, которое вилось над крутым прибрежным склоном, из Солнечногорского в Малореченское. Внизу плескалось море, мы огибали кипарисы у дороги и говорили о нашей общей подруге и соученице. Я сказал Володе:
– По моему, это лучшая девушка из всех, которых знаю!
– Да, согласен! – ответил он.
Но тут же мудро спохватился:
– Вообще-то молодым людям в таких вещах опасно сходиться во мнении.
– Ну, нам-то с тобой это не грозит! – беспечно откликнулся я.
Как же я был тогда глуп и наивен! А ведь Володя как в воду глядел. Через каких-то три с половиной года мы действительно оказались в ситуации «треугольника», который разлучил нас очень надолго, более чем на десятилетие. И только недавно отношения наши восстановились. Правда, теперь встречи стали редкими по причине того, что оба мы обзавелись семьями.
В. Радченков на 18-летии М. Строкова: Володя Радченков, Жанна Краснова, Света Ветлова, Миша Строков.
...Однажды, находясь в парке Гагарина и любуясь его видами, мы в связи с какой-то повестью заговорили о поиске женщинами своего спутника (у Володи и к любви был несколько книжный подход).
– Вот ищет она себе, ищет, – сказал он, – перебирает варианты: нет, не тот, не тот… И вдруг: ТОТ! Вот тут-то и начинаются её беды, от самовнушения.
Я сразу не преминул похвалиться образованностью:
– Строка из «Онегина», глава третья: «Она сказала – это он!»
Но Володя и тут меня поразил своими познаниями. Он уточнил:
– Намёк на «Наталью, боярскую дочь» Карамзина, которую тогда все знали. Цитата оттуда, а все считают, что это Пушкин. Так же, как и «Я помню чудное мгновенье – это то, что называется центоном, сборником цитат известных в то время стихов. Но теперь они все забыты и знакомы лишь специалистам. А мы восхищаемся: какие слова нашёл Александр Сергеич! А это не его. Он гений в том, что всё это связал воедино, соорудил целый аккорд из цитат.
Запомнилась мне выставка художника Ильи Глазунова, проходившая в тот месяц в «Манеже». Ажиотаж тогда был дикий! Народ ломился толпами и стоял в уличной очереди часами. Вероятно, интерес этот был из-за новизны, из-за явного отклонения такой живописи от приевшегося соцреализма. А властям, возможно, хотелось создать видимость своей лояльности к искусству и к народу.
После проведения выставки у нас на стене училища вывесили огромную стенгазету, целиком посвященную этому событию. С репродукциями некоторых глазуновских картин – «Царь и царевич», «Сергий Радонежский», «Мистерия ХХ века»… Не так-то просто было в те времена раздобыть эти репродукции!
В той рукописной стенгазете было оставлено пространство для отзывов читающих, что-то вроде сегодняшних форумов в интернете. Отзывы были резко полярными – от восхищения «блестящим мастером» до «пошлости и безвкусицы» его картин, от: «Какой великий талант!» до: «Это порнография духа!» (всех отзывов, конечно, не помню). Но всё-таки многие сходились на понятии «китч» в определении основного свойства большинства работ.
Володя Радченков тогда промолчал. Но много позднее, когда мы общались с ним уже вовсю откровенно, отозвался о Глазунове презрительно: «Придворный коммерсант от живописи! Ловко умеет сделать себе имя, ввинтиться в правящие круги. Мастер рекламных трюков, а не живописец!»
С того момента и я потерял к этому художнику интерес.
6 ноября 1981-го. Встреча дома у Ани Вороновой (1-й ряд – Владимир Радченков, Михаил Пащенко, Александр Харьковский, Михаил Журавлёв, Сергей Сашов, за ними - Алла Афанасьева и Ирина Успенская, 2-й ряд – Жанна Краснова, Татьяна Демитриадес, Светлана Майорова, ?, ?, Екатерина Смирнова, 3-й ряд – Анна Воронова, Антон Яковлев, Татьяна Силина
...Второй выуженной из глубин книгой, которую он жадно листал и в которую восхищённо вчитывался, оказалась поэма «Энеида» украинского писателя Ивана Петровича Котляревского, на украинском же языке. Володя страшно увлёкся ею, читал запоем и цитировал отрывки из поэмы – и устно, и письменно.
Вот что пишет он в том же письме Сергею от 24 июля 1985 года (предварив письмо эпиграфом из этой книги):
«”Энеида” Котляревского – кладезь эпиграфов! Гоголь это идеально чувствовал. Да и сама по себе – вещь настолько занятная (родная сестра пушкинской «Гавриилидады»)… Рекомендую ознакомиться, языковой барьер - не помеха!»
Таким же он был и в музыке: любил слушать малоизвестных и не очень-то признанных авторов – таких, как Балакирев или Сальери. И других увлекал ими.
Из нот приобрёл я тогда в одном букинистическом подвальчике старое, довоенное ещё издание Первого (фа-минорного) концерта А.К.Глазунова, который всегда очень любил, а из книг купил замечательный «Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения» В.И.Орлова. А Володя так и не расставался тогда с «Энеидой».
Володя Радченков, август 1985. "Набрели на окраине города вот на такой ретро-автомобиль, который всезнающий Володя определил как "BMW 321"
[Володя отдыхал летом 1985 года вместе с Михаилом Строковым в Крыму и много путешествовал, а затем описывал свои впечатления в письмах друзьям.- И.З.] К письму прилагались на двух последних страницах остроумные зарисовки: образы крымских городов в виде портретов, какими увидел их Володя. Тут и чопорная Алупка в образе тощей пожилой дамы с зонтиком на плече, и одетый с иголочки важный чиновник-Симферополь, и крикливая тётка Феодосия, и старая дева Ялта, и бесстыдно загорающая в бикини Алушта с большим мороженым в руке, и фрайер-пижон Гурзуф, и «работяга»-Керчь с татуировкой на плече: «Всё пропью, а флот не опозорю!»…
Рисунки В.Радченкова
Однажды под конец дня мы [в Киеве, 1985 - И.З.] наткнулись на золотую жилу: большой магазин грампластинок. И – пропали там на целых два часа! Ассортимент был роскошным и совершенно отличался от нашего, ленинградского. Такого разнообразия дисков мы до этого не встречали. А главное – пластинки в этом заведении можно было трогать, перебирать и набирать всё, что нужно, самому, – и потом уж идти со своим уловом на кассу. У нас в Питере ни в одном магазине таких вольностей не было!
Мы, конечно, тут же хищно набросились на ряды полок с виниловыми дисками – каждый по своему вкусу. Я приобрёл несколько пластинок с классической музыкой (Володя одобрил мой выбор), в том числе совершенно уникальное издание: оркестровую минусовку с концертами Гайдна и Моцарта. Предполагалась серия подобных пластинок под общим названием «минус один» – для того, чтобы пианист мог ставить их на проигрыватель и играть под оркестр. Но на этом первом выпуске всё начинание заглохло, он же стал и последним.
А Володя, как и следовало ожидать, по уши погрузился в джаз. Для него это был огромный своеобразный мир, в котором он купался и просто жил. Он всегда был тонким ценителем и знатоком этой области музыки. Будучи не в силах отказать себе в интереснейших выпусках пластинок с лучшими исполнителями, да ещё в ярко оформленных конвертах (от одного вида которых веяло далёкой «закордонной» жизнью, ведь джаз был в основном зарубежным, да и сами диски тоже – пусть и из соцстран), Володя набирал и набирал, ползая на корточках вдоль полок, пёстрые квадратные конверты, оформленные ярко и непривычно.
Когда стопка пластинок в его руках стала довольно внушительной, какой-то нагловатый парень, стоя со своей девушкой поодаль, сказал ей громко:
– Смотри, какой тип забавный! Наверно, собирается скупить весь джаз.
И сделал ещё несколько подобных язвительных замечаний, да так, чтобы адресат слышал. В конце концов Володя не выдержал и, собрав весь свой джазовый урожай до конца, встал и подошёл к нему вплотную. Тихо, но чётко он выдал такую реплику:
– А вы знаете, молодой человек, что в средние века за обращение в третьем лице вызывали на дуэль? И, между прочим, могли убить!
После чего развернулся и спокойно направился к кассе. Парень, как говорится, «выпал в осадок» и остался стоять молча.
Некоторые из виниловых грампластинок, подаренных Володей Радченковым Михаилу Строкову в 1980-е годы. С сайта Михаила Строкова
Адрес сайта: http://михаилстроков.рф/OTKR/OTKR-4.html