super_kakaduпредложил друзьям поделиться своими воспоминаниями (смешными или не очень) о случаях на уроках или экзаменах. Я сразу вспомнила самого неординарного из наших педагогов. Расскажу о его системе вести занятия. Для игры уважаемого Попугая мой рассказ не годится, но я рада, что его пост натолкнул меня на воспоминания.Был в Литовской консерватории преподаватель, о котором был наслышан весь город, а может быть, и вся Литва. Во всяком случае, однажды мы, группа студентов из общежития, поздновато вышли на лекции, а троллейбус вовремя не подошел, и мы тормознули какой-то фургон, в кузов которого все и забрались. Трясясь в нем и сидя на карачках, мы благодарили водителя, что он согласился нас подвезти. "Нам к консерватории!"сообщили мы. "А, к Таурагису опаздываете? Ой-ой-ой!" - воскликнул водитель, а мы обалдели.
Вы уже, наверное, поняли, что известность Таурагиса заключалась не в том, что он вел радиопередачи или писал рецензии (был главным редактором музыкального журнала), а в его принципиальности и неимоверной строгости.
Опоздавших он на лекции не впускал.
Лекции он сам не читал.
Он записал свои лекции на магнитофон вместе с музыкальными примерами, включал магнитофон и уходил из аудитории. Все прилежно конспектировали, никому в голову не приходило начать разговаривать или что-то еще. Пару раз за лекцию (полтора часа) он внезапно входил в аудиторию, останавливал запись, говорил: "Тут я должен добавить вот еще что", говорил, играл на рояле пример, снова включал запись и снова уходил. Мы поражались, как точно он знал, когда нужно войти, чтобы добавить в нужном месте.
Говорили, что он сделал так из-за того, что испытывал чувство неудовлетворенности, читая каждый раз лекцию то более, то менее удачно, и решил довести чтение своих лекций до совершенства.
Adeodatas Tauragis
Энциклопедическая эрудиция Таурагиса вызывала трепет. Он написал едва ли не первую монографию о Бенджамине Бриттене, находившемся тогда в зените славы (выпущена в Москве в 1965 году). Он написал книгу "Литовская музыка: прошлое и настоящее". Спрашивал он, как считали, зверски (я не могу этого подтвердить, потому что знала материал прекрасно и затруднений не испытывала, считала, что он все выполняет профессионально). Он хотел, чтобы мы знали музыку, которую он преподает, и знали об этой музыке. Поэтому отрывки из произведений, которые мы должны были знать наизусть, он записывал заранее на магнитофон, и с самого начала семестра все ходили в фонотеку, чтобы успеть прослушать весь подготовленный им материал заранее и действительно его знать.
Рассказывают, что он давал отрывок из чьего-то высказывания о каком-либо композиторе - одну-две фразы, - и надо было ответить, кто и когда, о каком произведении это сказал. Что он давал нотами или цифровкой записанный аккорд и спрашивал, из какого произведения взят этот аккорд. Что на зачете по знанию самой музыки, где надо было на слух определить отрывок из произведения, он часто давал запись в исполнении не тех инструментов, для которых оно было написано, а в аранжировке для аккордеона, духовых или других неожиданных инструментов. И если ты не знал саму тему, то догадаться никак бы не мог.
Рассказывают еще вот что.
Один студент не особенно старательно грыз гранит науки, и придя на зачет к Таурагису по истории русской музыки, знал только лишь одну арию Марфы из "Царской невесты"Римского-Корсакова. А надо узнать хотя бы 5 отрывков из 8. И вот он пишет в своем листочке:
1. Не ария Марфы.
2. Не ария Марфы.
3. Не ария Марфы.
4. Не ария Марфы.
5. Не ария Марфы.
6. Не ария Марфы.
7. Не ария Марфы.
8. Не ария Марфы.
P.S. Почему не было арии Марфы?
Он получил зачет. За юмор. Таурагис очень ценил чувство юмора.
Вместо того, чтобы торчать на собственных лекциях, Адеодатас Таурагис сидел в библиотеке и писал книги и статьи, одновременно систематизировал каталог библиотеки (и фонотеки), консультировал их и заказывал новые поступления. Его увлеченность своим делом вызывала огромное уважение. К сожалению, его уже нет среди живых.