В эти дни в Литве проходит конференция, посвященная памяти литовских врачей-евреев. На нее была приглшена израильский детский невропатолог Майя Кащеневская-Шапиро. Она написала воспоминания о своем отце. Написала от руки, и меня попросили напечатать их и немного подредактировать.
Когда я выполнила свою работу, то оказалась потрясена судьбой этого необыкновенного человека. Мне захотелось перевести воспоминания М. Кащеневской на русский язык и вставить в свой журнал, чтобы о его необычной судьбе узнали бы больше людей.
Вслед за воспоминаниями об отце М. Кащеневская-Шапиро написала и воспоминания о своей жизни, также изобилующие многими примечательными моментами. Но это уже совсем другая история.
Я познакомилась со своим отцом в возрасте 5,5 лет, спустя полтора года после окончания Второй мировой войны.
Яков Кащеневский (Jokūbas Kaščenevskis) родился 23 мая 1911 года в небольшом белорусском местечке Лиде, в семье учителей. Когда ему исполнилось 3 года, вся семья переселилась в Литву. Его родители преподавали в Еврейской гимназии Паневежиса иврит и английский язык. Вместе с другими жителями городка еврейской национальности они были расстреляны в августе 1941 года. Каждый год в последнее воскресенье августа отец ездил туда помянуть годовщину гибели своих родителей. Кто-то из нас обязательно ехал вместе с ним.
После окончания Паневежисской гимназии Яков Кащеневский поступил в Каунасский медицинский институт, в 1940 году получил диплом врача и начал работать в Вильнюсской больнице Красного Креста.
Я родилась 11 июня 1941 года. Первое его свидание с новорожденной дочерью произошло на третий день моей жизни и длилось 20 минут. Мама попросила отца достать весы, потому что ей объяснили, что без весов невозможно ухаживать за недоношенным младенцем.
Они оба еще не знали, что эту девочку придется растить без отца, весов и других вещей, действительно необходимых для нормального ухода за младенцем.
В самый первый день войны, 22 июня 1941 года отец дежурил в больнице и вместе со всем персоналом участвовал в эвакуации больных. Сам он эвакуироваться не успел и сразу попал в еврейское гетто Вильнюса, став одним из первых его заключенных. Оттуда начался его мучительный путь по концентрационным лагерям Европы – в Литве, Эстонии, Германии. Десятки раз его вели на расстрел, но ему было суждено выжить.
![]()
Вильнюсское гетто, 1941.
Однажды его вели на расстрел за украденную у свиньи морковку. По его словам, тогда ему попался «хороший» немец. Он велел ему сосчитать до 10 и стукнул автоматом по голове. Придя в себя через некоторое время, отец понял, что остался жив.
В другой раз бывший однокурсник попросил его поменяться местом работы: мол, тот немец, который их вез, настолько не терпел его, что сразу убил бы. Отец согласился. Едва только машина с заключенными, где находился однокурсник, начала движение, как тут же взорвалась на глазах у всех.
Я думаю, что выжить отцу помогли с детства выработанные с детства спортивные навыки: зимой – катание на лыжах, на коньках при любой температуре воздуха, а летом мать приучала сыновей каждое утро ездить на велосипеде к озеру (за 12 км) и плавать.
В одном из концлагерей отец познакомился с Анной Франк, 12-летней девочкой из Амстердама.
Взрослые старались любыми способами достать для детей бумагу, карандаши, других развлечений у детей не было. Только маленьким обитателям лагеря не было известно, что вскоре всех их уничтожат.
Жителей последнего концлагеря, в котором находился отец (на территории Германии), освободили англичане, позвонив туда по телефону 15 апреля 1945 года. Немцы сбежали, оставив лагерь и его обитателей в ужасном состоянии, но живыми.
Эта дата в нашей семье отмечается ежегодно.
Отца в глубокой яме нашли две женщины из Вильнюса (мать и дочь). Они и члены их семей остались нашими близкими друзьями на всю жизнь. На вопрос, чем можно ему помочь, отец попросил дать ему какое-нибудь орудие, чтобы покончить с собой. Мужчина 34 лет весил 35 кг, у него был тромбофлебит обеих ног, открытый туберкулёз лёгких, выбиты все зубы, он переболел тяжелейшей формой тифа, с потерей сознания. Англичане вывезли его в шведскую больницу, в Стокгольм, где ему было сделано несколько операций на грудной клетке. После этого, все оставшиеся 38 лет, он жил с одним лёгким.
![]()
Danvikshem hospital in Stockholm, Sweden.
По возвращении на родину еще несколько лет его жизнь (а тем самым и жизнь всей нашей семьи) была более чем неспокойная: каждый раз, вновь и вновь приходилось объяснять работникам органов госбезопасности, каким образом он остался в живых.
Вскоре после окончания войны вернулись домой оба мои дяди – братья матери и отца, военврачи 16 Литовской дивизии. Брат мамы, доктор Й. Гляуберзон, сразу вывез нас в Литву из Арзамаса Горьковской области. Брат отца почти всю свою жизнь проработал военным врачом в различных городах от Каунаса до Камчатки.
Несмотря на то, что родственники, друзья, знакомые пытались убедить мою маму, что нет никакой надежды увидеть Якова живым, она и отец с помощью Международного Красного Креста нашли друг друга. 26 октября 1946 года мама привезла отца из последнего места его пребывания под стражей в Московской области. Там ему пришлось столкнуться с жестокостью, издевательствами и бесконечными вопросами, как, каким образом он все же остался в живых.
При встрече наши с отцом впечатления друг о друге были взаимно болезненными.
Мне, привыкшей видеть обоих своих дядьев одетых в униформу военврача, подтянутых, спортивных, здоровых, было очень трудно поверить, что вот этот налысо подстриженный немолодой человек (ему было 35 лет) и есть мой отец. Из множества рассказов друзей и родных я знала, что он был хороший спортсмен, прекрасно образован, веселый, находчивый и очень надежный человек. Я сразу же спросила у мамы (со слезами на глазах), всегда ли папа останется таким некрасивым и болезненным.
Отец так же с трудом принял внешность своей единственной дочери: к тому времени я переболела туберкулёзом легких, почти всеми детскими инфекционными болезнями, была худа, одета в темную одежду, обута в отвратительного вида ботинки. А он последние полтора года привык видеть вокруг здоровых, красиво одетых шведских детей.
Тогда мы, должно быть, и не подозревали, что станем друг для друга самыми близкими и самыми любимыми людьми, даже не всегда критически друг к другу относящимися.
Прошло немного времени, и моему отцу стало казаться, что его дочь – самая красивая, добрая и умная на свете. Мне же он стал любимым отцом, прекрасным учителем, лучшим и надежнейшим другом.
Он был скромен и никогда не рассказывал о своих «геройских» поступках (зачастую приходилось слышать от бывших заключённых, какими «героями» они были в плену, например: «А я как двину тому немцу в грудь!» - ясно, что в таком случае ему уже никогда не пришлось бы хвастаться).
Спустя полгода после возвращения отец начал работать ординатором в Первом мужском отделении Вильнюсской городской психиатрической больницы, где лежали больные с острыми психическими заболеваниями, алкогольными психозами и наркоманией. В этом отделении отец проработал 15 лет. С 1962 года, когда открылась Республиканская психиатрическая больница в Новой Вильне, отец до 1984 года работал там заведующим Первым мужским отделением. Там был тот же контингент больных, что и на прежнем месте его работы.
Он много лет работал и в отделе судебной психиатрии, часто выезжал в суды разных городов. Хотя это было очень нелегко, и мы очень просили его отказаться от этого по состоянию здоровья, он до самого последнего дня работы выполнял эти свои обязанности. Доктор Кащеневский любил и свою работу консультантом в других городских больницах. Никогда не отказывался прибыть туда в любое время суток. Иногда и я ехала с ним (будучи взрослой, я жила неподалеку, мы были соседями), зная, что возможны – и они случались - опасные ситуации. Конечно, с ним мне было совершенно спокойно, а отец, хотя и сопротивлялся моему участию, был потом очень доволен.
Нередко после тяжелого рабочего дня мы заходили в любимое кафе нашей семьи – «Нерингу», слушали чудесный джаз – игру П. Вишняускаса, В. Лабутиса, Г. Шинкаренко, А. Гостесмана, В. Ганелина, В. Чекасина… После этого мы чувствовали себя отдохнувшими, повеселевшими. Иногда с нами ездила мама.
Доктор Кащеневский был убежден, что каждый врач, независимо от возраста и квалификации, должен постоянно углублять свои знания. Он читал медицинскую литературу на 11 языках, в том числе на шведском. На восьми языках он разговаривал, писал и читал художественную литературу.
Он очень любил обсудить разные клинические случаи со своим шурином, доктором Й. Гляуберзоном, известным литовским психиатром, долголетним главным врачом психиатрической клиники в Новой Вильне.
![]()
Республиканская психиатрическая больница, Парковая ул., г. Новая Вильня
С третьего курса мне было позволено слушать, а закончив медицинский факультет, и участвовать в их разговорах на профессиональные темы.
Оба они с первых дней моей работы объясняли мне, как важно врачу любой специальности сохранять врачебную тайну.
Доктор Яков Кащеневский много времени уделял обучению молодых врачей, стараясь помочь им и в теоретических, и в практических вопросах. Они знали, что, позвонив в любое время суток, будут выслушаны и получат нужные рекомендации, а при необходимости он сам без всяких претензий, с улыбкой на лице поспешит на помощь.
Я очень любила делиться с отцом вопросами своей специальности. Хорошо помню одно его совершенно верное и мудрое высказывание. Тогда я, проработав полгода детским невропатологом в Вильнюсской городской клинической больнице, заподозрила у 2,5-летнего ребенка редкое генетическое заболевание мышечной системы. Придя к отцу, начала рассказывать: «Знаешь, папочка, я абсолютно уверена, что не ошибаюсь…» На это отец, посмотрев на меня большими голубыми глазами, произнес:
«Майя, я хочу и дальше верить, что ты умный врач и поэтому хочу предостеречь от утверждения «абсолютно уверена». Таких слов не должно быть в лексиконе врача, особенно молодого врача. Можно сказать: «я думаю, мне кажется». Потому что (как уже не раз я слышала от него) медицина – это вторая по точности наука, а первая – религия». И сегодня, будучи пожилым и опытным врачом с 50-летним стажем и используя в своей работе новейшие методы диагностики, я всякий раз вспоминаю поучения своего горячо любимого отца и учителя.
Не припомню выходного дня, в течение которого хотя бы кратко он не навестил своих больных. А зачастую его вызывали в ночное время.
Однажды ночью из отделения судебной психиатрии сбежал тяжелый психический больной, переведенный туда из тюремной больницы, убивший во время острого психоза несколько членов своей семьи. Отец отказался от помощи милиции, сообщив, что обратится к ним, только если не удастся найти больного силами больничного персонала. Сам он также всю ночь участвовал в поисках больного. Только под утро удалось найти его, довольно сильно замерзшего. Весь персонал, вместе с моим отцом, был счастлив, что удалось найти его живым. Из-за этого случая доктор Кащеневский к своему 60-летию не получил звания заслуженного врача, как это было запланировано в Министерстве здравоохранения.
Яков Кащеневский, придя домой, часто просил маму приготовить еду некоторым больным, чаще всего это были хронические психические больные, от которых отказались их семьи, а лечение инсулином поднимало их аппетит. У нас дома всегда был список больных, которым нужна была такая помощь, мама посылала им пищу, вкусности, а нередко и одежду.
Мама работала в школе, преподавала английский язык. Часто, придя домой, она рассказывала отцу о «трудных подростках», и он нередко подозревал у них психические отклонения. Некоторые из них через несколько лет после окончания школы стали его пациентами. Госпитализированным в Первом мужском отделении своим бывшим ученикам мама часто передавала с отцом разные передачи.
Несмотря на то, что отец перенес множество нечеловечески тяжелых физических и моральных травм, он сумел остаться оптимистом с прекрасным чувством юмора. На его работе происходило немало и трагикомических случаев. Однажды (я еще училась в начальной школе) отец, придя домой, рассказал нам, что сегодня на работе зачитал собственноручно написанный «Приказ Сталина». Мама очень испугалась и спросила, уверен ли он, что здоров. Выслушав историю этого происшествия до конца, она поняла, что ни о каком психическом отклонении речи не идет.
Один из психических больных залез на дерево, утверждая, что таков ему был указ товарища Сталина. Уже была вызвана милиция и пожарники, а больной с ловкостью белки лез все выше и выше. Тогда д-р Кащеневский попросил слова и «прочитал» ему новый указ Сталина, в котором сообщалось, что некий член партии (речь шла об этом пациенте) обязан немедленно слезть с дерева, так как он очень нужен на земле. Текст был зачитан с листа с графиком дежурств врачей. Пациент быстро, с помощью персонала, слез с дерева.
Весь персонал ценил чувство юмора доктора Кащеневского, но тому, что произошло во время одного его незапланированного дежурства, было трудно поверить. Утром на пятиминутке дежурный мой отец сообщил, что ночью ничего особенного не произошло, только пришлось принять роды в одном из женских отделений.
Во время ночного обхода он заметил сестричку, бегущую к больной с таблеткой анальгина. Сестричка сказала врачу, что у больной сильно болит живот. Врач объяснил ей, что во время болей в животе нельзя без осмотра хирурга давать больному обезболивающее лекарство. Войдя в палату, отец понял, что таблетка была приготовлена для роженицы. Через несколько минут он принял роды.
Все знали, что доктор Кащеневский не боится своих больных и часто один без санитара заходит в палату, хотя это не всегда заканчивалось без приключений.
Он возвращался домой всегда в хорошем настроении. О трудных, опасных случаях мы узнавали только спустя несколько дней, нередко от него коллег.
Его любил и уважал весь персонал. Когда он тяжело заболел, первыми с материальной помощью пришли представители младшего медицинского персонала его отделения – санитары. Ведь отец очень заботился о своих сотрудниках, зачастую после тяжелого дежурства с самого утра готовил им вкусный кофе, приносил из дому всякое угощение, хорошо понимая, что значит тяжелое дежурство в Первом мужском отделении.
Особенным праздником для нашей семьи был папин день рождения, которого с нетерпением ждали все. В тот день к нам домой приходили все его сотрудники (а дежурным в тот день заранее были приготовлено угощение). Родные и друзья бывали приглашены в ближайший выходной день.
Любящие отца сотрудники на протяжении долгих лет в день его смерти приходили к нему на могилу, затем навещали и вдову.
Хотя отец был очень занятым человеком, у него было и немало увлечений: он читал, играл в шахматы, а в преферанс играл каждую пятницу до последнего дня жизни. Доктор Кащеневский много лет участвовал в шахматных турнирах больниц г. Вильнюса, нередко занимал первые места. Еще в студенческие времена ему было присуждено звание кандидата в мастера.
Любовь матери был нелегкой. Ее бесконечная забота о здоровье мужа, страх, чтобы с ним ничего не случилось… Увы, тогда не было мобильных телефонов… Это же чувство беспокойства касалось и нас, детей. Отец сумел смягчить это своим прекрасным чувством юмора, бесконечным терпением и силой их взаимной любви. Он высоко ценил мамину преданность, верность, твердую веру во время войны в то, что он жив, желание помочь членам семьи и посторонним людям во всяких трудных ситуациях.
Все бытовые проблемы мама старалась решить сама. Первые 10 лет после войны отец – из-за лёгочной недостаточности – вернувшись домой, должен был немедленно лечь и лежать до утра. В 1951 году у него было обострение туберкулёзного процесса – на это раз пострадало здоровое легкое. Мама навещала его в больнице каждый день, иногда приходилось идти пешком, так как не всегда хватало денег на поездку на автобусе (в те времена платили за каждую остановку). Благодаря стараниям персонала той больницы, благодаря помощи родных и сотрудников, в жизни отца вновь произошло чудо – он снова остался в живых.
Отец очень гордился мамиными музыкальными и поэтическими способностями, умением написать экспромтом по случаю какого-нибудь праздника пародию, стихотворение, при случае – направить разговор в другое русло. У мамы был абсолютный слух, и она не отказывалась спеть. Известную еврейскую песню «Тум-балалайка» она перевела на литовский, русский и английский язык. По просьбе отца мама часто пела ему его любимые песни.
Спустя 5 лет после возвращения отца в семье родился еще один ребенок, сын Леонид, на 10 лет меня младше. Несмотря на то, что он родился уже у немолодых, переживших немало горя родителей (голод, плен, тяжелые болезни, стресс), он вырос во всех отношениях намного более талантливым, чем его сестра, человеком. Он был хорошим учеником, известным своими выдающимися способностями к точным наукам, к языкам, к спорту. После школы он поступил на физический факультет Вильнюсского государственного университета и закончил его с красным дипломом. Из-за своих «национальных особенностей» он не мог заниматься своей любимой теоретической физикой. В возрасте 30 лет, за 3 года до смерти отца, он защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук, это произошло в Московском университете. Отец сидел в зале с другими членами семьи, коллегами брата, волновался и в то же время гордился своим сыном.
В настоящее время брат – известный в своей среде специалист во многих странах мира. У него есть израильское гражданство и гражданство США, сейчас он приглашен работать в Швейцарию. К сожалению, мы встречаемся довольно редко, но во все значительные для семьи даты всегда созваниваемся.
Мой первый внук был назван в честь прадедушки Якова. Сейчас ему 13,5 лет, он знает историю жизни своего прадедушки. Смотря на его портрет, он ищет похожие на себя черты лица, но не находит. Кажется, он унаследовал только его чувство юмора и склонность к изучению языков.
До сих пор мы с мужем, приезжая в Литву, прежде всего с двоюродным братом Марком Гляуберзоном навещаем могилы наших родителей и других родных. Еще остались сотрудники, которые до сих пор помнят отца, и я всегда стараюсь позвонить им по телефону или встретиться.
Бесконечно любящая и до сих пор скорбящая дочь –
Доктор Майя Кащеневските-Швпиро.
Израиль, Беер Шева, 14.06.2014.
Когда я выполнила свою работу, то оказалась потрясена судьбой этого необыкновенного человека. Мне захотелось перевести воспоминания М. Кащеневской на русский язык и вставить в свой журнал, чтобы о его необычной судьбе узнали бы больше людей.
Вслед за воспоминаниями об отце М. Кащеневская-Шапиро написала и воспоминания о своей жизни, также изобилующие многими примечательными моментами. Но это уже совсем другая история.
Я познакомилась со своим отцом в возрасте 5,5 лет, спустя полтора года после окончания Второй мировой войны.
Яков Кащеневский (Jokūbas Kaščenevskis) родился 23 мая 1911 года в небольшом белорусском местечке Лиде, в семье учителей. Когда ему исполнилось 3 года, вся семья переселилась в Литву. Его родители преподавали в Еврейской гимназии Паневежиса иврит и английский язык. Вместе с другими жителями городка еврейской национальности они были расстреляны в августе 1941 года. Каждый год в последнее воскресенье августа отец ездил туда помянуть годовщину гибели своих родителей. Кто-то из нас обязательно ехал вместе с ним.
После окончания Паневежисской гимназии Яков Кащеневский поступил в Каунасский медицинский институт, в 1940 году получил диплом врача и начал работать в Вильнюсской больнице Красного Креста.
Я родилась 11 июня 1941 года. Первое его свидание с новорожденной дочерью произошло на третий день моей жизни и длилось 20 минут. Мама попросила отца достать весы, потому что ей объяснили, что без весов невозможно ухаживать за недоношенным младенцем.
Они оба еще не знали, что эту девочку придется растить без отца, весов и других вещей, действительно необходимых для нормального ухода за младенцем.
В самый первый день войны, 22 июня 1941 года отец дежурил в больнице и вместе со всем персоналом участвовал в эвакуации больных. Сам он эвакуироваться не успел и сразу попал в еврейское гетто Вильнюса, став одним из первых его заключенных. Оттуда начался его мучительный путь по концентрационным лагерям Европы – в Литве, Эстонии, Германии. Десятки раз его вели на расстрел, но ему было суждено выжить.
Вильнюсское гетто, 1941.
Однажды его вели на расстрел за украденную у свиньи морковку. По его словам, тогда ему попался «хороший» немец. Он велел ему сосчитать до 10 и стукнул автоматом по голове. Придя в себя через некоторое время, отец понял, что остался жив.
В другой раз бывший однокурсник попросил его поменяться местом работы: мол, тот немец, который их вез, настолько не терпел его, что сразу убил бы. Отец согласился. Едва только машина с заключенными, где находился однокурсник, начала движение, как тут же взорвалась на глазах у всех.
Я думаю, что выжить отцу помогли с детства выработанные с детства спортивные навыки: зимой – катание на лыжах, на коньках при любой температуре воздуха, а летом мать приучала сыновей каждое утро ездить на велосипеде к озеру (за 12 км) и плавать.
В одном из концлагерей отец познакомился с Анной Франк, 12-летней девочкой из Амстердама.
Взрослые старались любыми способами достать для детей бумагу, карандаши, других развлечений у детей не было. Только маленьким обитателям лагеря не было известно, что вскоре всех их уничтожат.
Жителей последнего концлагеря, в котором находился отец (на территории Германии), освободили англичане, позвонив туда по телефону 15 апреля 1945 года. Немцы сбежали, оставив лагерь и его обитателей в ужасном состоянии, но живыми.
Эта дата в нашей семье отмечается ежегодно.
Отца в глубокой яме нашли две женщины из Вильнюса (мать и дочь). Они и члены их семей остались нашими близкими друзьями на всю жизнь. На вопрос, чем можно ему помочь, отец попросил дать ему какое-нибудь орудие, чтобы покончить с собой. Мужчина 34 лет весил 35 кг, у него был тромбофлебит обеих ног, открытый туберкулёз лёгких, выбиты все зубы, он переболел тяжелейшей формой тифа, с потерей сознания. Англичане вывезли его в шведскую больницу, в Стокгольм, где ему было сделано несколько операций на грудной клетке. После этого, все оставшиеся 38 лет, он жил с одним лёгким.
Danvikshem hospital in Stockholm, Sweden.
По возвращении на родину еще несколько лет его жизнь (а тем самым и жизнь всей нашей семьи) была более чем неспокойная: каждый раз, вновь и вновь приходилось объяснять работникам органов госбезопасности, каким образом он остался в живых.
Вскоре после окончания войны вернулись домой оба мои дяди – братья матери и отца, военврачи 16 Литовской дивизии. Брат мамы, доктор Й. Гляуберзон, сразу вывез нас в Литву из Арзамаса Горьковской области. Брат отца почти всю свою жизнь проработал военным врачом в различных городах от Каунаса до Камчатки.
Несмотря на то, что родственники, друзья, знакомые пытались убедить мою маму, что нет никакой надежды увидеть Якова живым, она и отец с помощью Международного Красного Креста нашли друг друга. 26 октября 1946 года мама привезла отца из последнего места его пребывания под стражей в Московской области. Там ему пришлось столкнуться с жестокостью, издевательствами и бесконечными вопросами, как, каким образом он все же остался в живых.
При встрече наши с отцом впечатления друг о друге были взаимно болезненными.
Мне, привыкшей видеть обоих своих дядьев одетых в униформу военврача, подтянутых, спортивных, здоровых, было очень трудно поверить, что вот этот налысо подстриженный немолодой человек (ему было 35 лет) и есть мой отец. Из множества рассказов друзей и родных я знала, что он был хороший спортсмен, прекрасно образован, веселый, находчивый и очень надежный человек. Я сразу же спросила у мамы (со слезами на глазах), всегда ли папа останется таким некрасивым и болезненным.
Отец так же с трудом принял внешность своей единственной дочери: к тому времени я переболела туберкулёзом легких, почти всеми детскими инфекционными болезнями, была худа, одета в темную одежду, обута в отвратительного вида ботинки. А он последние полтора года привык видеть вокруг здоровых, красиво одетых шведских детей.
Тогда мы, должно быть, и не подозревали, что станем друг для друга самыми близкими и самыми любимыми людьми, даже не всегда критически друг к другу относящимися.
Прошло немного времени, и моему отцу стало казаться, что его дочь – самая красивая, добрая и умная на свете. Мне же он стал любимым отцом, прекрасным учителем, лучшим и надежнейшим другом.
Он был скромен и никогда не рассказывал о своих «геройских» поступках (зачастую приходилось слышать от бывших заключённых, какими «героями» они были в плену, например: «А я как двину тому немцу в грудь!» - ясно, что в таком случае ему уже никогда не пришлось бы хвастаться).
Спустя полгода после возвращения отец начал работать ординатором в Первом мужском отделении Вильнюсской городской психиатрической больницы, где лежали больные с острыми психическими заболеваниями, алкогольными психозами и наркоманией. В этом отделении отец проработал 15 лет. С 1962 года, когда открылась Республиканская психиатрическая больница в Новой Вильне, отец до 1984 года работал там заведующим Первым мужским отделением. Там был тот же контингент больных, что и на прежнем месте его работы.
Он много лет работал и в отделе судебной психиатрии, часто выезжал в суды разных городов. Хотя это было очень нелегко, и мы очень просили его отказаться от этого по состоянию здоровья, он до самого последнего дня работы выполнял эти свои обязанности. Доктор Кащеневский любил и свою работу консультантом в других городских больницах. Никогда не отказывался прибыть туда в любое время суток. Иногда и я ехала с ним (будучи взрослой, я жила неподалеку, мы были соседями), зная, что возможны – и они случались - опасные ситуации. Конечно, с ним мне было совершенно спокойно, а отец, хотя и сопротивлялся моему участию, был потом очень доволен.
Нередко после тяжелого рабочего дня мы заходили в любимое кафе нашей семьи – «Нерингу», слушали чудесный джаз – игру П. Вишняускаса, В. Лабутиса, Г. Шинкаренко, А. Гостесмана, В. Ганелина, В. Чекасина… После этого мы чувствовали себя отдохнувшими, повеселевшими. Иногда с нами ездила мама.
Доктор Кащеневский был убежден, что каждый врач, независимо от возраста и квалификации, должен постоянно углублять свои знания. Он читал медицинскую литературу на 11 языках, в том числе на шведском. На восьми языках он разговаривал, писал и читал художественную литературу.
Он очень любил обсудить разные клинические случаи со своим шурином, доктором Й. Гляуберзоном, известным литовским психиатром, долголетним главным врачом психиатрической клиники в Новой Вильне.
Республиканская психиатрическая больница, Парковая ул., г. Новая Вильня
С третьего курса мне было позволено слушать, а закончив медицинский факультет, и участвовать в их разговорах на профессиональные темы.
Оба они с первых дней моей работы объясняли мне, как важно врачу любой специальности сохранять врачебную тайну.
Доктор Яков Кащеневский много времени уделял обучению молодых врачей, стараясь помочь им и в теоретических, и в практических вопросах. Они знали, что, позвонив в любое время суток, будут выслушаны и получат нужные рекомендации, а при необходимости он сам без всяких претензий, с улыбкой на лице поспешит на помощь.
Я очень любила делиться с отцом вопросами своей специальности. Хорошо помню одно его совершенно верное и мудрое высказывание. Тогда я, проработав полгода детским невропатологом в Вильнюсской городской клинической больнице, заподозрила у 2,5-летнего ребенка редкое генетическое заболевание мышечной системы. Придя к отцу, начала рассказывать: «Знаешь, папочка, я абсолютно уверена, что не ошибаюсь…» На это отец, посмотрев на меня большими голубыми глазами, произнес:
«Майя, я хочу и дальше верить, что ты умный врач и поэтому хочу предостеречь от утверждения «абсолютно уверена». Таких слов не должно быть в лексиконе врача, особенно молодого врача. Можно сказать: «я думаю, мне кажется». Потому что (как уже не раз я слышала от него) медицина – это вторая по точности наука, а первая – религия». И сегодня, будучи пожилым и опытным врачом с 50-летним стажем и используя в своей работе новейшие методы диагностики, я всякий раз вспоминаю поучения своего горячо любимого отца и учителя.
Не припомню выходного дня, в течение которого хотя бы кратко он не навестил своих больных. А зачастую его вызывали в ночное время.
Однажды ночью из отделения судебной психиатрии сбежал тяжелый психический больной, переведенный туда из тюремной больницы, убивший во время острого психоза несколько членов своей семьи. Отец отказался от помощи милиции, сообщив, что обратится к ним, только если не удастся найти больного силами больничного персонала. Сам он также всю ночь участвовал в поисках больного. Только под утро удалось найти его, довольно сильно замерзшего. Весь персонал, вместе с моим отцом, был счастлив, что удалось найти его живым. Из-за этого случая доктор Кащеневский к своему 60-летию не получил звания заслуженного врача, как это было запланировано в Министерстве здравоохранения.
Яков Кащеневский, придя домой, часто просил маму приготовить еду некоторым больным, чаще всего это были хронические психические больные, от которых отказались их семьи, а лечение инсулином поднимало их аппетит. У нас дома всегда был список больных, которым нужна была такая помощь, мама посылала им пищу, вкусности, а нередко и одежду.
Мама работала в школе, преподавала английский язык. Часто, придя домой, она рассказывала отцу о «трудных подростках», и он нередко подозревал у них психические отклонения. Некоторые из них через несколько лет после окончания школы стали его пациентами. Госпитализированным в Первом мужском отделении своим бывшим ученикам мама часто передавала с отцом разные передачи.
Несмотря на то, что отец перенес множество нечеловечески тяжелых физических и моральных травм, он сумел остаться оптимистом с прекрасным чувством юмора. На его работе происходило немало и трагикомических случаев. Однажды (я еще училась в начальной школе) отец, придя домой, рассказал нам, что сегодня на работе зачитал собственноручно написанный «Приказ Сталина». Мама очень испугалась и спросила, уверен ли он, что здоров. Выслушав историю этого происшествия до конца, она поняла, что ни о каком психическом отклонении речи не идет.
Один из психических больных залез на дерево, утверждая, что таков ему был указ товарища Сталина. Уже была вызвана милиция и пожарники, а больной с ловкостью белки лез все выше и выше. Тогда д-р Кащеневский попросил слова и «прочитал» ему новый указ Сталина, в котором сообщалось, что некий член партии (речь шла об этом пациенте) обязан немедленно слезть с дерева, так как он очень нужен на земле. Текст был зачитан с листа с графиком дежурств врачей. Пациент быстро, с помощью персонала, слез с дерева.
Весь персонал ценил чувство юмора доктора Кащеневского, но тому, что произошло во время одного его незапланированного дежурства, было трудно поверить. Утром на пятиминутке дежурный мой отец сообщил, что ночью ничего особенного не произошло, только пришлось принять роды в одном из женских отделений.
Во время ночного обхода он заметил сестричку, бегущую к больной с таблеткой анальгина. Сестричка сказала врачу, что у больной сильно болит живот. Врач объяснил ей, что во время болей в животе нельзя без осмотра хирурга давать больному обезболивающее лекарство. Войдя в палату, отец понял, что таблетка была приготовлена для роженицы. Через несколько минут он принял роды.
Все знали, что доктор Кащеневский не боится своих больных и часто один без санитара заходит в палату, хотя это не всегда заканчивалось без приключений.
Он возвращался домой всегда в хорошем настроении. О трудных, опасных случаях мы узнавали только спустя несколько дней, нередко от него коллег.
Его любил и уважал весь персонал. Когда он тяжело заболел, первыми с материальной помощью пришли представители младшего медицинского персонала его отделения – санитары. Ведь отец очень заботился о своих сотрудниках, зачастую после тяжелого дежурства с самого утра готовил им вкусный кофе, приносил из дому всякое угощение, хорошо понимая, что значит тяжелое дежурство в Первом мужском отделении.
Особенным праздником для нашей семьи был папин день рождения, которого с нетерпением ждали все. В тот день к нам домой приходили все его сотрудники (а дежурным в тот день заранее были приготовлено угощение). Родные и друзья бывали приглашены в ближайший выходной день.
Любящие отца сотрудники на протяжении долгих лет в день его смерти приходили к нему на могилу, затем навещали и вдову.
Хотя отец был очень занятым человеком, у него было и немало увлечений: он читал, играл в шахматы, а в преферанс играл каждую пятницу до последнего дня жизни. Доктор Кащеневский много лет участвовал в шахматных турнирах больниц г. Вильнюса, нередко занимал первые места. Еще в студенческие времена ему было присуждено звание кандидата в мастера.
Любовь матери был нелегкой. Ее бесконечная забота о здоровье мужа, страх, чтобы с ним ничего не случилось… Увы, тогда не было мобильных телефонов… Это же чувство беспокойства касалось и нас, детей. Отец сумел смягчить это своим прекрасным чувством юмора, бесконечным терпением и силой их взаимной любви. Он высоко ценил мамину преданность, верность, твердую веру во время войны в то, что он жив, желание помочь членам семьи и посторонним людям во всяких трудных ситуациях.
Все бытовые проблемы мама старалась решить сама. Первые 10 лет после войны отец – из-за лёгочной недостаточности – вернувшись домой, должен был немедленно лечь и лежать до утра. В 1951 году у него было обострение туберкулёзного процесса – на это раз пострадало здоровое легкое. Мама навещала его в больнице каждый день, иногда приходилось идти пешком, так как не всегда хватало денег на поездку на автобусе (в те времена платили за каждую остановку). Благодаря стараниям персонала той больницы, благодаря помощи родных и сотрудников, в жизни отца вновь произошло чудо – он снова остался в живых.
Отец очень гордился мамиными музыкальными и поэтическими способностями, умением написать экспромтом по случаю какого-нибудь праздника пародию, стихотворение, при случае – направить разговор в другое русло. У мамы был абсолютный слух, и она не отказывалась спеть. Известную еврейскую песню «Тум-балалайка» она перевела на литовский, русский и английский язык. По просьбе отца мама часто пела ему его любимые песни.
Спустя 5 лет после возвращения отца в семье родился еще один ребенок, сын Леонид, на 10 лет меня младше. Несмотря на то, что он родился уже у немолодых, переживших немало горя родителей (голод, плен, тяжелые болезни, стресс), он вырос во всех отношениях намного более талантливым, чем его сестра, человеком. Он был хорошим учеником, известным своими выдающимися способностями к точным наукам, к языкам, к спорту. После школы он поступил на физический факультет Вильнюсского государственного университета и закончил его с красным дипломом. Из-за своих «национальных особенностей» он не мог заниматься своей любимой теоретической физикой. В возрасте 30 лет, за 3 года до смерти отца, он защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук, это произошло в Московском университете. Отец сидел в зале с другими членами семьи, коллегами брата, волновался и в то же время гордился своим сыном.
В настоящее время брат – известный в своей среде специалист во многих странах мира. У него есть израильское гражданство и гражданство США, сейчас он приглашен работать в Швейцарию. К сожалению, мы встречаемся довольно редко, но во все значительные для семьи даты всегда созваниваемся.
Мой первый внук был назван в честь прадедушки Якова. Сейчас ему 13,5 лет, он знает историю жизни своего прадедушки. Смотря на его портрет, он ищет похожие на себя черты лица, но не находит. Кажется, он унаследовал только его чувство юмора и склонность к изучению языков.
До сих пор мы с мужем, приезжая в Литву, прежде всего с двоюродным братом Марком Гляуберзоном навещаем могилы наших родителей и других родных. Еще остались сотрудники, которые до сих пор помнят отца, и я всегда стараюсь позвонить им по телефону или встретиться.
Бесконечно любящая и до сих пор скорбящая дочь –
Доктор Майя Кащеневските-Швпиро.
Израиль, Беер Шева, 14.06.2014.