Этим постом мастер Гамбс начинаетоткрывается серия постов - тётушкиных воспоминаний.
Как все выглядело
Мы вернулись в Ленинград из эвакуации летом 1945 года. Свободно ленинградцам возвращаться было нельзя; требовался запрос с работы. Уже вернувшиеся в Ленинград друзья родителей нашли для мамы место бухгалтера в Трамвайно-троллейбусном управлении, и нам разрешили вернуться.
Квартира наша не пострадала.
Мама тут же нашла работу рядом с домом, очень радовалась, но из Трамвайно-троллейбусного управления ее не отпустили, и она проработала там до самой пенсии.
Все люди возвращались в Ленинград, жили где попало, в подвалах, в монастыре.
- развалины Смольного монастыря
На месте нынешней поликлиники были развалины, на углу Одесской и Тверской – развалины, в проходном дворе какой-то склад. На углу Тверской и Красной Конницы был деревянный дом, бабушки там сидели на завалинках, девочки прыгали со скакалками или играли в «классики».
На ул. Воинова тоже были полуразвалившиеся дома, где жили мои подружки, а о существовании Кикиных палат мы даже не догадывались, так как там всё было загорожено. Трамваи по Воинова больше не ходили.
Таврический и Смольнинский сад были как пустыри, заросшие бурьяном, что очень пригодилось для сбора гербариев для уроков ботаники. И для ловли лягушек для зоологии.
Смольный монастырь полностью разрушен не был; его восстанавливали пленные немцы. Поскольку мы уже умели сказать «wir lernen in der Schule», то нам даже хотелось с ними пообщаться, но за это здорово попало от старших.
Трамваи, как и прежде, ходили с кольца от Невы по ул. Смольного мимо поликлиники, гастронома «На Стрелке» и дальше по Суворовскому, который уже не назывался Советским.
Очереди
Вся эта жизнь запомнилась многочасовыми очередями. Мама и папа работали, Катя была мала, а я после школы и обеда шла и стояла в очередях, сначала «На стрелке» отоваривала продовольственные карточки, а после отмены карточек в 1947 году за хлебом, мукой и другими продуктами; за керосином в лавке в подвале на Красной Коннице или на Заячьем; во дворе гастронома – сдавать стеклотару, в баню. Когда начинался типичный ленинградский затяжной дождик, я брала тару и шла за керосином, мне это даже нравилось; а сдавать белье в прачечную я ездила на ул. Некрасова на 6 автобусе.
Гастроном "На Стрелке", между Суворовским и ул. Смольного
(На мой вопрос, были ли очереди шумными или нет, тётушка ответила, что в основном очень тихие, спокойные, организованные. После прочтения «Блокадной книги» мне это вполне понятно. Да нам и учительница по истории рассказывала, что после войны на улицах Ленинграда было исключительно чисто, тихо, и существовали очереди на посадку в автобусы и трамваи. Кто приходил позже, вставал позади всех и садился соблюдая очередь. - И.З.)
Забегая вперёд, в баню действительно были часовые очереди, но мы стояли с одноклассницами и скучно не было. Если я шла одна, то мылась 1 час, если вдвоём – 2 часа, если втроём с Лорой и Ниной – мылись 3 часа и с интересом смотрели на наших учительниц в голом виде.Их фигуры сильно менялись: сначала все были худые, постепенно толстели до состояния нынешних диабетиков с отвислыми животами, отъедались. Кстати, одно время у нашей семьи было традицией ходить в баню накануне Нового года, как в «Иронии судьбы».
Бани на Суворовском
Школа.
Школы в Ленинграде уже были раздельные: мужские и женские. На углу Тверской, где я училась до войны, была мужская. Следующая по ул. Красной Конницы была женская, но с французским языком, и я со своим немецким должна была сесть классом ниже, то есть в 5 класс. Школа на Ярославской ул. только организовывалась после войны, и мы записались туда.
школа № 173, постройка 1937
Итак, я пошла в 6-й класс 173 средней женской школы. Сразу образовалось 2 шестых класса, большинство девочек сидели в 6-м классе повторно. В течение всего учебного года поступали новенькие и к следующему году было уже 3 больших седьмых класса. После 7 класса большинство ушли в техникумы или на работу, времена были тяжелые. Осталось только 2 восьмых класса, по 18-20 человек в каждом. В основном это те, у кого были отцы. В нашем классе была девочка из детдома (который располагался в нынешнем английском консульстве). Она была первой ученицей и хотела летать, для чего поступила в Московский Авиационный институт, где вышла замуж за генерала.
Другая девочка жила в Доме хроников, она ходила на костылях, так как у нее были какие-то недоразвитые ножки. Обе они получили золотые медали.
В 6-м классе я подружилась с Олей Колокольцевой. Это была хрупкая девочка, носила корсет, немного старомодная, воспитанная, очень интеллигентная, умела рисовать открытки, сочинять стихи. Возможно, ее родители были сотрудниками Университета, но меня такие детали тогда мало интересовали. Однажды я забыла дома ключи, и Оля привела нас с Катей к себе на ул. Воинова. Ее так же старомодная интеллигентная бабушка нас накормила. Вероятно, мы съели обед, приготовленный для Олиных родителей, ведь продукты были по карточкам, и времена тяжелые. Тогда мне это в голову не пришло, а сейчас при воспоминании становится неловко. И одновременно поднимается горячая волна благодарности: покормить детей так, чтобы они не почувствовали никакого укора.
Над Олей стала издеваться учительница ботаники, и родители перевели ее в другую школу.
Тут в класс пришла Тамара Бочкарёва и полностью завладела моим вниманием. Это была настолько сильная личность, что папа вспоминал ее даже в последние месяцы своей жизни. Они как-то ехали на поезде вместе навещать меня в пионерском лагере, и разговаривали всю дорогу. Чтобы заработать деньги на эту, в общем, недалёкую поездку, Тамара устроилась летом на разовую работу, это было необычно тогда.
Тамара была на полтора года старше меня и сидела в 6-м классе повторно, поэтому уроки не учила и получала посредственные оценки. Жила далеко, на углу Херсонской и Исполкомской улиц около Старо-Невского. После уроков мы с ней гуляли, я ее провожала, разговаривали о любви (платонической, конечно), о стихах и поэзии, которую мы совершенно не знали. Конечно, Чарскую мы в советское время не могли читать, но, видимо, в таком возрасте у девочек возникает потребность в обожании кого-то немного постарше. И мы избрали объектом учительницу русского языка и литературы Марию Васильевну. Она об этом ничего не знала, разумеется. А мы посвящали ей свои стихи. Ведь в 6-м классе все пишут стихи. А хорошего в ней и её внешности ничего не было. Однажды она отвела меня в сторону и сделала выговор. Будто бы она нашла в моей тетради какие-то возмутительные стихи. Я понятия не имела, о чём идет речь, так как в моей тетради ничего вообще не должно было быть, тем более возмутительного. Но спросить постеснялась. С тех пор она меня возненавидела до самого 10-го класса и очень боялась быть ко мне необъективной и занизить оценку. Правда, примерно в 9-м классе она написала мне в дневник замечание и объявила «гамбургский счет». Что это такое, я, разумеется, не знала, но тогда я ее замечание действительно заслужила, сбежав с ее урока вместе с другими.
Дело было так. У нее был сдвоенный урок и предполагалась контрольная; половина класса в страхе не пришла в школу. Она распределила: на большой перемене ты пойдёшь к такой-то, ты пойдёшь к другой и т.д. и приведёшь их. Меня она ни к кому не посылала, но мне стало скучно. Ведь идти надо было только к одной ученице, у которой собрались все не пришедшие в школу, но якобы в нее ушедшие. И я пошла со всеми посланными. Мы провели там 2 урока литературы и пол-урока математики, за что математик был на нас не в обиде, ну, а я уж свое от М.В. получила.
Литературу мы учили по учебнику, а М.В.после опроса брала книгу по программе и читала нам. Готовиться к урокам ей было некогда: уже появились двое маленьких погодков. Если урок стоял в расписании первым, то она опаздывала на бОльшую часть. Однажды директор привела на урок инспектора, а М.В. не было. Когда в конце урока она появилась, то вызвала хорошую ученицу, поставила ей 2 ни за что не про что, потом импровизировала и задала на дом «то, что я вам рассказала». (Похожий персонаж описан в http://smoliarm.livejournal.com/675.html, и там тоже некоторые ученики понимали, что учительница читает наизусть методичку из-за «общей неустроенности личной жизни», а также из-за ненависти к детям, к литературе и к работе - И.З.).
Сохранились фотографии Оли, Тамары и всего класса. Одеты кто во что горазд, наша Мария Васильевна в кофте в лохмотьях и в сапогах, которые просят каши. Её, правда, на фото нет, а есть наша старушка-немка, болтливая, со скрипучим голосом. Она жила на Басковом пер. и ездила в школу на трамвае (маршруты все время менялись). На весь вагон она рассказывала о том, как её ученицы неправильно образовывают Partizip IIот глагола regeln, о том, что из двух больших классов только одна ученица написала контрольную на 5 (это была я) и т.п.
А дело было в том, что я стала получать тройки по немецкому, мне это не понравилось и я подналегла. Мы проходили какие-то параграфы про какого-то афро-азиата.
«Африка, Америка, Индия, Китай,
Милый Колоямб, меня не забывай!»
Я дома письменно переводила эти параграфы на русский и потом обратно на немецкий. Это дало свои плоды, больше я немецкий не запускала. То же было в 7-м классе с химией. Я получила 3 в четверти, а в конце года наша строгая химоза предложила желающим исправить отметки. Я всё выучила (весь курс), всё ей ответила и больше химию не запускала. Уловив, что она всегда спрашивала не только текущий, но и предыдущий урок, я всегда его повторяла, и это тоже давало свои плоды. Вот с физикой я поладить не могла, но учителя менялись и я получала хорошие отметки, чтобы не портить общую картину отличницы. Училась я всё-таки нелегко,гуманитарные предметы приходилось зубрить. Это же не математика, там невозможно что-нибудь понять.
Пионерский лагерь
После 6-го класса меня и сестру отправили в привилегированный пионерский лагерь в закрытой зоне на берег Финского залива. Мне там так понравилось, что я провела там все 3 смены, поставив родителей перед фактом. В конце первой смены нам сказали: «Сейчас мы вас отвезем домой на выходные к родителям. Те, кто продолжает следующую смену у нас, с собой вещи можете не брать». Ну, я и не взяла. Приезжаю домой. «Где твои вещи?» - «А нам сказали, кто хочет продолжить отдых у нас, можете вещи не брать!». Мама с папой переглянулись и поехали на дачу с одной Катей, а я вернулась в лагерь. Это, конечно, не из тех лагерей, что были позже. Никто на нас не давил, нами почти не занимались, вот только книг не было. Был подъём, линейка, кормёжка, тихий час, вечером спуск флага и иногда костёр. На залив нас не водили, водили в лес по ягоды. Посторонних в зоне никого, черники-брусники полно. Кормили хорошо по тем временам, мы были сыты. «Столовая» под открытым небом под навесом, но спальни нормальные. Отрядов было 10, они разделялись по половому признаку и по возрасту. По воскресеньям приезжал папа, привозил баночку сгущёнки, а мы отдавали ему собранные ягоды. Папе очень нравилось, что когда родители шли лесной дорогой с поезда (не электрички!), уже издали они слышали пение встречавших их строем детей.
«За спиной якоря голубые горят,
Ветер ленты весёлые рвёт,
Штормовые моря о тебе говорят
И волна голубая поёт.
Разбросав на бегу, море катит волну,
А волна высока-высока,
И идут корабли через Финский залив
На огонь своего маяка.
А в Кронштадте тебя, нетерпеньем горя,
Синеглазая девушка ждёт.
Штормовые моря о тебе говорят
И волне голубая поёт»
Перед родителями мы выступали, я читала наизусть выученное из Гоголя «Знаете ли вы украинскую ночь?», и папе это тоже нравилось.
Во время второй смены наш пионервожатый, чтобы нами не заниматься, пускал нас строевым маршем с песнями по дороге «от меня до другого столба и обратно», но мне это тоже нравилось. Пели:
Где ж вы, где ж вы, очи карие,
Где ты мой родимый край».
Снова школа
О других учителях. Директор Ревекка Аароновна Кроль преподавала у нас Конституцию. Она знала всех девочек с 1 по 10-й класс, всех родителей, и была нам почти как родная мать. Как-то потерялась Катя, поздно вечером все уже собрались дома, а её нет. Родители стали искать, пошли в школу. Директор посмотрела адреса одноклассниц и указала на адрес одной девочки на Таврической. Мы пошли к ней и Катю там нашли. Две дочки директора тоже учились в нашей школе, а младший сын – в соседней, мужской.
В те идеологически тяжёлые годы учителя оказывались в трудном положении. Историчка, рассказывая нам урок, не отрывалась от своего конспекта ни на йоту. Не зря папа всегда радовался, что не стал учителем истории. Особенно трудно было старенькой учительнице по дарвинизму (даже не помню, как этот предмет назывался). По старому учебнику – нельзя, нового нет. Она готовила урок по каким-то материалам, и мы должны были заниматься по конспектам. Это был период борьбы с генетикой, с вайсманизмом-морганизмом: период торжества лысенковщины.
На немецком мы готовили как бы конференцию «Stalin – das ist Lenin von heute». Выступления были краткие, написанные учителями, выверенные до буквы, отрепетированные тысячу раз. Пели песню Единого фронта «Drum links, zwei, drei»; песню о Сталине, песню «Широка страна моя родная, то есть «Heimatland, kein Feind soll dich gefärden“.
Песня Единого фронта. Стихи Б. Брехта, музыка Г. Эйслера.
Что еще вспоминается из 6-7 классов? Книг по-прежнему не было, хотя мы проходили Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Пушкина, в основном по школьной хрестоматии, то есть сильно адаптированно. Сейчас я понимаю, насколько искажен был, например, «Тарас Бульба». Мы учили лирические отступления, описания природы.
Тамара взялась за ум и стала отличницей. После 7-го класса пошла в Газотопливный техникум. Подруг в школе у меня больше не было. Из культмассовой жизни – один раз нас водили классом в цирк; с тех пор я там больше не была. Один раз в Александринский театр на «Пигмалиона». Элизу Дулиттл играла Тамара Алёшина – мать Андрея Толубеева.
Было задано на дом сочинение «Вид сверху». Мы с Тамарой поднялись на смотровую площадку Исаакиевского собора, там я тоже больше не бывала, а сочинение написала «Вид с горы на Сокольский рейд». (Были в эвакуации в Сокольих Горах Мамадышского района в Татарстане, где Вятка впадает в Каму. – И.З.)
М.В. даже спросила, где я такое видела. Сочинение по зоологии я писала про своего козлёнка (держали в Соколках козлёнка – И.З.), а все остальные писали про кошку. Сочинение о птицах все писали о курах, а я из оригинальности - про сороку, хотя сказать о ней мне было нечего.