Вчера по радио читали интересные стихи и рассказывали о судьбе их автора. (Далее я цитирую нижеуказанные источники).
Стихи Андрея Николаевича Егунова в восьмидесятые годы публиковали и перепечатывали в самиздатовских журналах различной литературной ориентации - от выходившего в городе Ейске в нескольких экземплярах "Транспонанса"до широко известных в узких кругах Ленинграда "Часов". В 1993 году в Вене под редакцией Г.Морева и В.Сомсикова вышло однотомное "Собрание произведений"А. Н. В книгу вошел роман "По ту сторону Тулы", сохранившиеся стихи из сборника "Елисейские радости", два варианта поэмы "Беспредметная юность", отдельные стихотворения, не вошедшие в "Елисейские радости", и даже отрывки из утраченных произведений.
Этот город - раскрашенный переулок
и домишки, что пирогов требуют,
или по крайней мере теплых булок, -
ах, он и всегда-то был на пол-дороге к небу,
хотя локти, ах, локти бывали полнотелы
у хозяйки, розою что у печки рдела.
Так-то, Русь, сядем с тобой покалякаем
о заутренях вкусных, о парнях - непокойниках,
о парче на покров, теперь поузорчатей -
не по-нынешнему мы когда-то плакали.
1941
В 1980 году в альманахе "Часть речи", вышедшем в Нью-Йорке, Г. Шмаков, перебравшийся к тому времени в Штаты, поместил подборку стихотворений Андрея Николаевича, сопроводив ее вступительной заметкой. Эти стихи из сборника "Елисейские радости"были хорошо известны друзьям Егунова. Написанные в конце двадцатых- начале тридцатых годов и затем утерянные, они были восстановлены автором в шестидесятые годы по просьбе членов его домашнего кружка. Поэзия Андрея Николаевича во многом перекликается с кузминской. Так же, как и Кузмин, он любит мир мелочей. Но если Кузмин восторженно вопрошает: "Где слог найду, чтоб описать прогулку, шабли во льду, поджаренную булку...", Егунов спокойно констатирует: "За чаепитием воскресным мне интересны и любезны равно и крендель и хозяин". С поздним Кузминым сближает стихи Егунова причудливая ассоциативная игра, обилие скрытых цитат и реминисценций. В неологизмах, встречающихся в ряде стихов Егунова, поражает чувство языка. Путем замены одной буквы расширяется семантическое поле стихотворного ряда, например: "Центр города, центавры на мосту"или "бреданья старины клубокой"с бредом, клубком и монашеским клобуком, накладывающимися на знакомую каждому цитату. Ассоциативные аллитерации, часто проникнутые утонченным эротизмом, ненавязчивы: "Колю не Колю- сахар... Далеко колкий Колька, это странно". Только изредка Егунов интенсивно насыщает стихи звукописью, поворяя слово в различных сочетаниях, обыгрывает оттенки значений.
Колю я на балконе сахар,
воспоминаю Кольку и уста.
Да, сахарны. Колю не Ко́лю - сахар.
Такой, как он, едва ли один из ста,
теней и света обреченный знахарь
и провозвестник окрыленных воль.
Гол, как сокол, нисходит месяц в дол
и бражничает там, желанный -
далеко колкий Колька, это странно.
1936
Центр города, центавры на мосту,
уединенные, как на посту в пустыне.
Но ничего, что ночь сошла с долины
и стынет, длинная, и для меня все те же
прохожие, бестрепетные лани,
ведь я не руки простираю - длани.
Кентавр разнообразием хорош:
лик надоест - косматостью утешит,
как пахнет шерстка сном неодиноким;
и хлебом, и дымящеюся миской,
и хлевом, и божественностью близкой
после зеленой скачки по лугам.
1964
Азбучна типичность биографии А.Н. Егунова — Тенишевское училище, петербургский университет (классическое и славяно-русское отделения), преподавание в различных ленинградских вузах, переводы с древних языков, участие в дружеских и профессиональных кружках, с помощью которых петербургская культурная община сохраняла среду своего обитания до начала тридцатых годов, до времени ее окончательного разгрома. В 1933 г. арест и ссылка — сначала Томск, потом поближе к Ленинграду — Новгород, где Егунова застает война. (Общество, в котором вращался в Новгороде Егунов, включало сестёр Зинаиды Гиппиус Татьяну и Наталью и философов С.А. Аскольдова и И.А. Андриевского. В это же время Егунов познакомился с Борисом Филистинским (Филипповым), который после освобождения из советского концлагеря, как и он, не имея возможности вернуться в Ленинград, жил в Новгороде,цит. по http://aquilaaquilonis.livejournal.com/436995.html).
Оккупация, вывоз в Германию («из Новгорода — в Нойштадт»), репатриация, тоже вполне типичная — по этапу из Берлина в Сибирь. Десять лет, реабилитация, снова Ленинград, где удается возвращение к классической филологии, снова академическая среда. Любопытствующие молодые люди, по тогдашнему обыкновению жадно разыскивающие среди «выживших» живые осколки прежней культуры. Смерть. Вот такой вот анабазис. На большинстве из его этапов могла случиться безвременная гибель, на одном (переезд из английской зоны оккупации в советскую) — избавление; очень, очень многие люди круга Егунова и его поколения прошли эти же этапы полностью или частично, свидетельствуя общностью судеб об особой связности, прочности, даже стойкости петербургской культурной среды, плотью от плоти которой были и реальный человек, известный филолог Андрей Николаевич Егунов, и невидимый писатель Андрей Николев.
![]()
Дом в Ленинграде на Весельной улице, где в последние годы жил филолог, поэт, писатель, переводчик Андрей Егунов.
Возможно, главным делом жизни Андрея Николаевича был перевод Платона, начатый еще в двадцатые годы и продолжавшийся до последних лет жизни. Андрей Николаевич перевел "Законы", диалог "Федр"и "Государство", представив русскому читателю своеобразие стиля великого философа. Параллельно с переводческой работой Егунов занимался сравнительным литературоведением. В 1964 году вышла его книга "Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков", интересная не только для античников, но и для ценителей отечественной словесности.
![]()
![]()
О прошлом Андрей Николаевич по собственной инициативе говорил мало, но на вопросы отвечал. В Тенишевском училище он учился в одно время с братьями Набоковыми и вспоминал, что учащиеся их не любили за то, что на занятия они приезжали на автомобилях, в то время как другие студенты пользовались извозчиками, а то и ходили пешком. Рассказывал он о собраниях АБДЕМа, проходивших по очереди в домах участников группы. Тексты греческих трагедий и романов абдемиты читали по старинным изданиям в кожаных переплетах с золотым тиснением. Переводили по очереди прямо с листа. Перевод получался почти подстрочным. В результате занятий были выпущены коллективные переводы романов "Левкиппа и Клитофон"Ахилла Татия и "Эфиопики"Гелиодора. "Эфиопика"вышла с предисловием Андрея Николаевича в 1932 году. Помимо классической филологии абдемитов сближал интерес к живописи "Мира искусств", музыке Глюка и Моцарта. Они увлекались творчеством Гюисманса, излюбленные страницы из романа "Наоборот"читали вслух.
Купола, что грудь, набухли
безысходным молоком,
фонари уже потухли,
не мечтая ни о ком,
он надел ночные туфли,
этот город-городок:
лунный властвует поток.
Высунусь и я в окно:
посребренные луною
шпили облака пронзили
да и душу заодно.
Я не знаю, что с луною -
ей ли, старой, быть иною?
Что это вдали маячит
обращенное спиною?
Не спиною, а спиной,
это ничего не значит,
просто призрак неземной.
1951
Я не люблю воспоминаний неодетых:
хватает пестрых лоскутков на свете,
но для торжеств, справляемых сейчас
на небесах в прозрачный этот час,
в костюм лазоревый, небесного покроя
невольно облекается былое.
Не для того, чтоб облачною ложью
переиначить золотистость Божью,
но безобразящей не терпят наготы
златовоздушные порывы и мечты,
и молодость небывшая, и ты.
1946
Лично меня задели и сразу поразили в его стихах выражения повседневной речи, органично встроенные в поэтическую.
Как много в мире есть простого
обычным утром в пол-шестого!
Бог, этот страшный Бог ночной,
стал как голубь, совсем ручной:
принимает пищу из нашей руки,
будто бывать не бывало былой тоски.
Тикают ходики так умильно,
кушая завтрак свой простой, но обильный.
Для еды, правда, еще рановато -
не везде убрала́сь туманная вата,
и трава вся в слезах (твои ли ноги
шли вчера по ней без меня, без дороги?),
и восходит всюду, справа и слева,
то, что всходить должно: солнце и посевы -
и такая свежесть, и так все просто,
будто мы считать умеем всего лишь до́ ста.
1947-1955
Ирония, карнавализация, маски, игра слов, словотворчество и особое внимание к звуку – все это присуще русскому авангарду и обэриутам, в русле которых находится литературное творчество А.Н.Егунова. Но время русского авангарда ушло и потому, понимая это, в своей последней монографии, посвященной Гомеру, он делает неутешительный вывод: русская поэзия первой трети двадцатого века, только начав поиск собственного стиля, умерла, так и не совершив того, что должна была совершить, и реанимация ее уже невозможна.
Так на пороге своей смерти (1968 г.) филолог, писатель и поэт пишет последнюю книгу, завершающуюся трагическим выводом, а через год он пишет и свое последнее стихотворение, ставшее надгробным камнем не только для родной поэзии и страны, но и для самого Егунова.
Для наших русых - русичей иль россов -
среди помойных ям и собственных отбросов
мир оказался тесен, и в ничто
они себя спихнуть старались разом.
Пустые розы на откосе у траншеи,
уже пустой,
болтаются, как голова на шее,
и шепотом кивают соловьям,
зиянье ям преображая в песень:
вы, вы вымерли, и мы хотим за вами,
о Боже мой, кто нас сорвет,
кто нас возьмет домой,
в жилище призраков и русых и российских,
убийственных, витийственных и низких?
(29-30 июня 1966)
Воспоминания Татьяны Никольской о поэте, которые я здесь цитирую: http://magazines.russ.ru/zvezda/1997/7/nikol.html, июль 1997
Статья Тины Гай, окончание которой я здесь привожу: http://sotvori-sebia-sam.ru/egunov/, 1.9.2015
Статья Олега Юрьева "Заелисейские поля, или Андрей Николев по обе стороны Тулы": http://www.newkamera.de/lenchr/nikolev.html
Стихи Андрея Николаевича Егунова в восьмидесятые годы публиковали и перепечатывали в самиздатовских журналах различной литературной ориентации - от выходившего в городе Ейске в нескольких экземплярах "Транспонанса"до широко известных в узких кругах Ленинграда "Часов". В 1993 году в Вене под редакцией Г.Морева и В.Сомсикова вышло однотомное "Собрание произведений"А. Н. В книгу вошел роман "По ту сторону Тулы", сохранившиеся стихи из сборника "Елисейские радости", два варианта поэмы "Беспредметная юность", отдельные стихотворения, не вошедшие в "Елисейские радости", и даже отрывки из утраченных произведений.
Этот город - раскрашенный переулок
и домишки, что пирогов требуют,
или по крайней мере теплых булок, -
ах, он и всегда-то был на пол-дороге к небу,
хотя локти, ах, локти бывали полнотелы
у хозяйки, розою что у печки рдела.
Так-то, Русь, сядем с тобой покалякаем
о заутренях вкусных, о парнях - непокойниках,
о парче на покров, теперь поузорчатей -
не по-нынешнему мы когда-то плакали.
1941
В 1980 году в альманахе "Часть речи", вышедшем в Нью-Йорке, Г. Шмаков, перебравшийся к тому времени в Штаты, поместил подборку стихотворений Андрея Николаевича, сопроводив ее вступительной заметкой. Эти стихи из сборника "Елисейские радости"были хорошо известны друзьям Егунова. Написанные в конце двадцатых- начале тридцатых годов и затем утерянные, они были восстановлены автором в шестидесятые годы по просьбе членов его домашнего кружка. Поэзия Андрея Николаевича во многом перекликается с кузминской. Так же, как и Кузмин, он любит мир мелочей. Но если Кузмин восторженно вопрошает: "Где слог найду, чтоб описать прогулку, шабли во льду, поджаренную булку...", Егунов спокойно констатирует: "За чаепитием воскресным мне интересны и любезны равно и крендель и хозяин". С поздним Кузминым сближает стихи Егунова причудливая ассоциативная игра, обилие скрытых цитат и реминисценций. В неологизмах, встречающихся в ряде стихов Егунова, поражает чувство языка. Путем замены одной буквы расширяется семантическое поле стихотворного ряда, например: "Центр города, центавры на мосту"или "бреданья старины клубокой"с бредом, клубком и монашеским клобуком, накладывающимися на знакомую каждому цитату. Ассоциативные аллитерации, часто проникнутые утонченным эротизмом, ненавязчивы: "Колю не Колю- сахар... Далеко колкий Колька, это странно". Только изредка Егунов интенсивно насыщает стихи звукописью, поворяя слово в различных сочетаниях, обыгрывает оттенки значений.
Колю я на балконе сахар,
воспоминаю Кольку и уста.
Да, сахарны. Колю не Ко́лю - сахар.
Такой, как он, едва ли один из ста,
теней и света обреченный знахарь
и провозвестник окрыленных воль.
Гол, как сокол, нисходит месяц в дол
и бражничает там, желанный -
далеко колкий Колька, это странно.
1936
Центр города, центавры на мосту,
уединенные, как на посту в пустыне.
Но ничего, что ночь сошла с долины
и стынет, длинная, и для меня все те же
прохожие, бестрепетные лани,
ведь я не руки простираю - длани.
Кентавр разнообразием хорош:
лик надоест - косматостью утешит,
как пахнет шерстка сном неодиноким;
и хлебом, и дымящеюся миской,
и хлевом, и божественностью близкой
после зеленой скачки по лугам.
1964
Азбучна типичность биографии А.Н. Егунова — Тенишевское училище, петербургский университет (классическое и славяно-русское отделения), преподавание в различных ленинградских вузах, переводы с древних языков, участие в дружеских и профессиональных кружках, с помощью которых петербургская культурная община сохраняла среду своего обитания до начала тридцатых годов, до времени ее окончательного разгрома. В 1933 г. арест и ссылка — сначала Томск, потом поближе к Ленинграду — Новгород, где Егунова застает война. (Общество, в котором вращался в Новгороде Егунов, включало сестёр Зинаиды Гиппиус Татьяну и Наталью и философов С.А. Аскольдова и И.А. Андриевского. В это же время Егунов познакомился с Борисом Филистинским (Филипповым), который после освобождения из советского концлагеря, как и он, не имея возможности вернуться в Ленинград, жил в Новгороде,цит. по http://aquilaaquilonis.livejournal.com/436995.html).
Оккупация, вывоз в Германию («из Новгорода — в Нойштадт»), репатриация, тоже вполне типичная — по этапу из Берлина в Сибирь. Десять лет, реабилитация, снова Ленинград, где удается возвращение к классической филологии, снова академическая среда. Любопытствующие молодые люди, по тогдашнему обыкновению жадно разыскивающие среди «выживших» живые осколки прежней культуры. Смерть. Вот такой вот анабазис. На большинстве из его этапов могла случиться безвременная гибель, на одном (переезд из английской зоны оккупации в советскую) — избавление; очень, очень многие люди круга Егунова и его поколения прошли эти же этапы полностью или частично, свидетельствуя общностью судеб об особой связности, прочности, даже стойкости петербургской культурной среды, плотью от плоти которой были и реальный человек, известный филолог Андрей Николаевич Егунов, и невидимый писатель Андрей Николев.
Дом в Ленинграде на Весельной улице, где в последние годы жил филолог, поэт, писатель, переводчик Андрей Егунов.Возможно, главным делом жизни Андрея Николаевича был перевод Платона, начатый еще в двадцатые годы и продолжавшийся до последних лет жизни. Андрей Николаевич перевел "Законы", диалог "Федр"и "Государство", представив русскому читателю своеобразие стиля великого философа. Параллельно с переводческой работой Егунов занимался сравнительным литературоведением. В 1964 году вышла его книга "Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков", интересная не только для античников, но и для ценителей отечественной словесности.
О прошлом Андрей Николаевич по собственной инициативе говорил мало, но на вопросы отвечал. В Тенишевском училище он учился в одно время с братьями Набоковыми и вспоминал, что учащиеся их не любили за то, что на занятия они приезжали на автомобилях, в то время как другие студенты пользовались извозчиками, а то и ходили пешком. Рассказывал он о собраниях АБДЕМа, проходивших по очереди в домах участников группы. Тексты греческих трагедий и романов абдемиты читали по старинным изданиям в кожаных переплетах с золотым тиснением. Переводили по очереди прямо с листа. Перевод получался почти подстрочным. В результате занятий были выпущены коллективные переводы романов "Левкиппа и Клитофон"Ахилла Татия и "Эфиопики"Гелиодора. "Эфиопика"вышла с предисловием Андрея Николаевича в 1932 году. Помимо классической филологии абдемитов сближал интерес к живописи "Мира искусств", музыке Глюка и Моцарта. Они увлекались творчеством Гюисманса, излюбленные страницы из романа "Наоборот"читали вслух.
Купола, что грудь, набухли
безысходным молоком,
фонари уже потухли,
не мечтая ни о ком,
он надел ночные туфли,
этот город-городок:
лунный властвует поток.
Высунусь и я в окно:
посребренные луною
шпили облака пронзили
да и душу заодно.
Я не знаю, что с луною -
ей ли, старой, быть иною?
Что это вдали маячит
обращенное спиною?
Не спиною, а спиной,
это ничего не значит,
просто призрак неземной.
1951
Я не люблю воспоминаний неодетых:
хватает пестрых лоскутков на свете,
но для торжеств, справляемых сейчас
на небесах в прозрачный этот час,
в костюм лазоревый, небесного покроя
невольно облекается былое.
Не для того, чтоб облачною ложью
переиначить золотистость Божью,
но безобразящей не терпят наготы
златовоздушные порывы и мечты,
и молодость небывшая, и ты.
1946
Лично меня задели и сразу поразили в его стихах выражения повседневной речи, органично встроенные в поэтическую.
Как много в мире есть простого
обычным утром в пол-шестого!
Бог, этот страшный Бог ночной,
стал как голубь, совсем ручной:
принимает пищу из нашей руки,
будто бывать не бывало былой тоски.
Тикают ходики так умильно,
кушая завтрак свой простой, но обильный.
Для еды, правда, еще рановато -
не везде убрала́сь туманная вата,
и трава вся в слезах (твои ли ноги
шли вчера по ней без меня, без дороги?),
и восходит всюду, справа и слева,
то, что всходить должно: солнце и посевы -
и такая свежесть, и так все просто,
будто мы считать умеем всего лишь до́ ста.
1947-1955
Ирония, карнавализация, маски, игра слов, словотворчество и особое внимание к звуку – все это присуще русскому авангарду и обэриутам, в русле которых находится литературное творчество А.Н.Егунова. Но время русского авангарда ушло и потому, понимая это, в своей последней монографии, посвященной Гомеру, он делает неутешительный вывод: русская поэзия первой трети двадцатого века, только начав поиск собственного стиля, умерла, так и не совершив того, что должна была совершить, и реанимация ее уже невозможна.
Так на пороге своей смерти (1968 г.) филолог, писатель и поэт пишет последнюю книгу, завершающуюся трагическим выводом, а через год он пишет и свое последнее стихотворение, ставшее надгробным камнем не только для родной поэзии и страны, но и для самого Егунова.
Для наших русых - русичей иль россов -
среди помойных ям и собственных отбросов
мир оказался тесен, и в ничто
они себя спихнуть старались разом.
Пустые розы на откосе у траншеи,
уже пустой,
болтаются, как голова на шее,
и шепотом кивают соловьям,
зиянье ям преображая в песень:
вы, вы вымерли, и мы хотим за вами,
о Боже мой, кто нас сорвет,
кто нас возьмет домой,
в жилище призраков и русых и российских,
убийственных, витийственных и низких?
(29-30 июня 1966)
Воспоминания Татьяны Никольской о поэте, которые я здесь цитирую: http://magazines.russ.ru/zvezda/1997/7/nikol.html, июль 1997
Статья Тины Гай, окончание которой я здесь привожу: http://sotvori-sebia-sam.ru/egunov/, 1.9.2015
Статья Олега Юрьева "Заелисейские поля, или Андрей Николев по обе стороны Тулы": http://www.newkamera.de/lenchr/nikolev.html