Продолжение. Предыдущий пост: http://in-es.livejournal.com/284740.html
Письмо 6
21.01.1945
Дорогой Марик!
Вчера я получил твое письмо, которого дожидался с нетерпением. После всего пережитого невыразимо приятно ощущать связь с близкими родными людьми, с которыми можно поделиться самыми сокровенными думами. Продолжаю свое повествование.
Как я тебе уже писал, мы очутились в гетто №2, помещавшемся между Немецкой, Большой и Доминиканской улицами. Гетто №1 занимало четырёхугольник между Конской, Завальной, Трокской и Немецкой. Сама Немецкая улица была вне гетто. Вышеназванные кварталы были совершенно изолированы от города и друг от друга.
Для этой цели были воздвигнуты деревянные стены с колючей проволокой наверху. Окна, выходившие на улицу, были наглухо забиты досками. Каждое гетто имело только одни ворота. День и ночь у ворот и стен дежурили вооруженные литовские собаки. На первых порах в гетто №1 было согнано до 28 000 человек. В гетто №2 – около 14 000 человек. Остальные 17000 виленских евреев были к тому времени, т. е. к 6 сентября 1941 г., уже истреблены.
Скученность была ужасающая. Вещи с собой только те, которые можно было принести на себе. Да и то далеко не все располагали и этим. Меня, например, как и многих других, схватили по дороге на работу, так что у нас не было никаких вещей.
Голод, холод, грязь, нищета, теснота, вечный смертельный страх – вот неотъемлемые спутники нашей жизни в гетто. Около дверей в уборную – всегда очередь, воды в водопроводе чаще всего нет, свету нет, дров нет. Питались тем, что удалось принести из города с работы, а это сделать было нелегко, так как каждый подвергался личному обыску, носившему, в особенности для женщин, грязно-унизительный характер. Литовцы ощупывали самым наглым образом, все найденное отбирали, а те, у кого нашли, подвергались избиениям, а иногда и аресту, после которого неизбежно следовали Понары.
Я жил в доме №11 до улице Гаона. Квартира была из двух комнат и уборной, общая площадь приблизительно 25 кв.м. Жило нас там 28 человек(выделено мною - Ин.З.). Когда ложились спать на пол, то не для всех места хватало.Со мной и Леночкой там были наши матери.
Дядя Леночки Лев Яковлевич, ее двоюродная сестра Мишлин, Лифшицы, маленькая девочка-приёмыш, про которую я тебе писал, жила там семья Роликсов, сестры Кревер (музыкантши) с матерью. Сеня Ремигольский (доктор) с родителями и еще много людей, фамилии которых тебе неизвестны.
Из всех четверо мужчин, и я в том числе, ходили на работу. На нас, следовательно, лежала обязанность прокормить всех. Это было очень трудно, огромное большинство населения, замученное террором, а также основательно ограбленное, заняло в отношении нас позицию нейтралитета.(выделено мною - Ин.З.)
Очень много всплыло всякой сволочи, которая помогала нашим палачам. Их цель понятна – награбить. А когда евреи исчезнут – концы в воду. Некого будет опасаться, как можно скорее избавиться от неудобных свидетелей.
Это основное, кроме того, огромную роль играет еще один важный психологический момент: чувство, свойственное тупым, жестоким людям, находящимся на низком уровне развития, чувство увеличивающейся восходящей жестокости в отношении к несправедливо истязаемым. Повинуясь именно этому чувству, ломовой извозчик начинает зверски избивать клячу, которая падает на землю под непосильной тяжестью, тогда он начитает стегать ее по глазам, иногда пускает в дело крюк и т.д.
Я по-прежнему ходил на работу со всеми, там я встречался с Даней, который жил в гетто №1. На работе я портил все, что мне попадалось в руки. Так поступать было очень опасно, но сошло благополучно. Нам давали паёк: 250 г хлеба в день (это считалось очень много) и по 1/5 кг трофейной воблы. Кроме того, по несколько ложек отвратительной бурды, именуемой супом.
С 12 до 2-х часов был обеденный перерыв. Тогда к окружавшей место работы колючей проволоке собирались всякие живодёры-спекулянты, чтобы за хлеб, картошку и грязную недоброкачественную снедь выманить у евреев самое последнее.
По немецким законам это было строго запрещено, как вообще всякий контакт с евреями. Но караульные получали свою долю и поэтому смотрели сквозь пальцы.
Иногда между немецкими солдатами находились люди, старавшиеся нам немного помочь. Это выражалось в том, что они иногда провожали нас с работы в гетто (идти можно было только под конвоем) и избавляли нас от личного обыска со стороны литовской пёсьей стражи.
Такими солдатами были австрийцы. Среди литовцев я тогда ни одного сколько-нибудь порядочного человека не встретил. Хочется назвать по имени подлецов, кровавых собак, которые тогда подвизались в Вильне. Это гебитскомиссар Хингст, гебитскомиссар Вильно Лянд Вульф, начальник гетто Мурер, полицмейстер Криг.
Кроме того, еще большее количество всяких палачей и убийц. Но это были главные из литовцев: бургомистр Дуболевичус, комендант полиции Ишкаускас, референт по еврейским делам Бурокас и тьма-тьмущая других кровавых собак, до прихода немцев они работали в разных советских учреждениях, часто на ответственных постах, а теперь сняли маску (выделено мною – Ин.З.).
Живу надеждой, однако, что наши органы безопасности и правосудия сумеют разоблачить эту сволочь и наказать по заслугам, если только вообще существует наказание, которое они заслужили. В следующем письме опишу облавы в гетто и наше бегство.
Целую крепко тебя, Досю и особенно Ирку. Жду с нетерпением ответа. Не забудь прислать английскую книжку. (…)
Сережа.
Дорогие Дося и Марик!
Ваше долгое молчание заставило беспокоиться о вас. Отвечайте сразу. Ваше письмо – это радость для нас.
Лена.
![]()
Ул. Гаона 7, последний дом на улице, видимо, ранее была иная нумерация. Ничего не напоминает о страшных временах. Дом превращен в конфетку, в нем находится пивной бар.
Письмо 6
21.01.1945
Дорогой Марик!
Вчера я получил твое письмо, которого дожидался с нетерпением. После всего пережитого невыразимо приятно ощущать связь с близкими родными людьми, с которыми можно поделиться самыми сокровенными думами. Продолжаю свое повествование.
Как я тебе уже писал, мы очутились в гетто №2, помещавшемся между Немецкой, Большой и Доминиканской улицами. Гетто №1 занимало четырёхугольник между Конской, Завальной, Трокской и Немецкой. Сама Немецкая улица была вне гетто. Вышеназванные кварталы были совершенно изолированы от города и друг от друга.
Для этой цели были воздвигнуты деревянные стены с колючей проволокой наверху. Окна, выходившие на улицу, были наглухо забиты досками. Каждое гетто имело только одни ворота. День и ночь у ворот и стен дежурили вооруженные литовские собаки. На первых порах в гетто №1 было согнано до 28 000 человек. В гетто №2 – около 14 000 человек. Остальные 17000 виленских евреев были к тому времени, т. е. к 6 сентября 1941 г., уже истреблены.
Скученность была ужасающая. Вещи с собой только те, которые можно было принести на себе. Да и то далеко не все располагали и этим. Меня, например, как и многих других, схватили по дороге на работу, так что у нас не было никаких вещей.
Голод, холод, грязь, нищета, теснота, вечный смертельный страх – вот неотъемлемые спутники нашей жизни в гетто. Около дверей в уборную – всегда очередь, воды в водопроводе чаще всего нет, свету нет, дров нет. Питались тем, что удалось принести из города с работы, а это сделать было нелегко, так как каждый подвергался личному обыску, носившему, в особенности для женщин, грязно-унизительный характер. Литовцы ощупывали самым наглым образом, все найденное отбирали, а те, у кого нашли, подвергались избиениям, а иногда и аресту, после которого неизбежно следовали Понары.
Я жил в доме №11 до улице Гаона. Квартира была из двух комнат и уборной, общая площадь приблизительно 25 кв.м. Жило нас там 28 человек(выделено мною - Ин.З.). Когда ложились спать на пол, то не для всех места хватало.Со мной и Леночкой там были наши матери.
Дядя Леночки Лев Яковлевич, ее двоюродная сестра Мишлин, Лифшицы, маленькая девочка-приёмыш, про которую я тебе писал, жила там семья Роликсов, сестры Кревер (музыкантши) с матерью. Сеня Ремигольский (доктор) с родителями и еще много людей, фамилии которых тебе неизвестны.
Из всех четверо мужчин, и я в том числе, ходили на работу. На нас, следовательно, лежала обязанность прокормить всех. Это было очень трудно, огромное большинство населения, замученное террором, а также основательно ограбленное, заняло в отношении нас позицию нейтралитета.(выделено мною - Ин.З.)
Очень много всплыло всякой сволочи, которая помогала нашим палачам. Их цель понятна – награбить. А когда евреи исчезнут – концы в воду. Некого будет опасаться, как можно скорее избавиться от неудобных свидетелей.
Это основное, кроме того, огромную роль играет еще один важный психологический момент: чувство, свойственное тупым, жестоким людям, находящимся на низком уровне развития, чувство увеличивающейся восходящей жестокости в отношении к несправедливо истязаемым. Повинуясь именно этому чувству, ломовой извозчик начинает зверски избивать клячу, которая падает на землю под непосильной тяжестью, тогда он начитает стегать ее по глазам, иногда пускает в дело крюк и т.д.
Я по-прежнему ходил на работу со всеми, там я встречался с Даней, который жил в гетто №1. На работе я портил все, что мне попадалось в руки. Так поступать было очень опасно, но сошло благополучно. Нам давали паёк: 250 г хлеба в день (это считалось очень много) и по 1/5 кг трофейной воблы. Кроме того, по несколько ложек отвратительной бурды, именуемой супом.
С 12 до 2-х часов был обеденный перерыв. Тогда к окружавшей место работы колючей проволоке собирались всякие живодёры-спекулянты, чтобы за хлеб, картошку и грязную недоброкачественную снедь выманить у евреев самое последнее.
По немецким законам это было строго запрещено, как вообще всякий контакт с евреями. Но караульные получали свою долю и поэтому смотрели сквозь пальцы.
Иногда между немецкими солдатами находились люди, старавшиеся нам немного помочь. Это выражалось в том, что они иногда провожали нас с работы в гетто (идти можно было только под конвоем) и избавляли нас от личного обыска со стороны литовской пёсьей стражи.
Такими солдатами были австрийцы. Среди литовцев я тогда ни одного сколько-нибудь порядочного человека не встретил. Хочется назвать по имени подлецов, кровавых собак, которые тогда подвизались в Вильне. Это гебитскомиссар Хингст, гебитскомиссар Вильно Лянд Вульф, начальник гетто Мурер, полицмейстер Криг.
Кроме того, еще большее количество всяких палачей и убийц. Но это были главные из литовцев: бургомистр Дуболевичус, комендант полиции Ишкаускас, референт по еврейским делам Бурокас и тьма-тьмущая других кровавых собак, до прихода немцев они работали в разных советских учреждениях, часто на ответственных постах, а теперь сняли маску (выделено мною – Ин.З.).
Живу надеждой, однако, что наши органы безопасности и правосудия сумеют разоблачить эту сволочь и наказать по заслугам, если только вообще существует наказание, которое они заслужили. В следующем письме опишу облавы в гетто и наше бегство.
Целую крепко тебя, Досю и особенно Ирку. Жду с нетерпением ответа. Не забудь прислать английскую книжку. (…)
Сережа.
Дорогие Дося и Марик!
Ваше долгое молчание заставило беспокоиться о вас. Отвечайте сразу. Ваше письмо – это радость для нас.
Лена.
Ул. Гаона 7, последний дом на улице, видимо, ранее была иная нумерация. Ничего не напоминает о страшных временах. Дом превращен в конфетку, в нем находится пивной бар.