Когда я училась на курсах переквалификации музыкантов с академической степенью в преподавателей музыки в детских садах и общеобразовательных школах, у нас был такой предмет как хоровое дирижирование. Его вел очень интересный дирижер-хоровик по имени Давид Морс. Он прекрасно преподавал и кое-чему научил даже пианистов. На этих курсах мы подружились со студентами-израильтянами, и одна из студенток, уже после окончания курсов, пригласила меня петь в хоре под его руководством.
Хор они организовали в некоем поселении или коммуне, не помню уже, как это называлось, кажется, не кибуц. Коммуна эта располагалась на выезде из Беер Шевы в сторону Офакима и была весьма необычным предприятием.
Это был компактный, красиво спланированный поселок на отшибе, среди пустыни, с парой десятков небольших, добротных, совсем не роскошных внешне, но внутри прекрасно обставленных домиков в окружении деревьев, с клумбами, красиво ухоженными дорожками, словом - зеленый оазис. Во многих домиках было пианино, в клубе - рояль.
Занятием коммунаров был уход и присмотр за людьми, которых нельзя оставлять без присмотра, то есть с психическими отклонениями. Эти люди там жили, а платили за них их состоятельные родственники. В эту коммуну (это я так называю, я повторяю, что не помню, как точно называлось эта объединение) на работу по уходу за людьми с ограниченными возможностями приезжали из Европы и Америки молодые девушки и парни, евреи, которые таким образом выполняли мицву: некоторую обязанность перед еврейским государством, перед своим народом. Уж если они не живут постоянно в Израиле и не служат в Израильской армии, то вот таким образом приобщатся к трудам своего народа.
Жили они тут бесплатно, и бесплатно же работали.
Хор составляли, во-первых, несколько членов постоянного персонала "санатория", во-вторых, приезжая молодежь и, в-третьих, преподаватели университета; особенно мне запомнились два молодых филолога, при надобности поправлявшие произношение, когда мы пели произведения на исландском, французском, немецком, итальянском и других языках. То есть самое веское слово принадлежало носителю языка, но при отсутствии такового - вот этим филологам.
Один из филологов привез из Франции, где был на стажировке, молодую жену-математика, она очень радовалась, что нашла в нашем университете работу, так как во Франции найти работу очень трудно. И она очень удивлялась, что вот ведь в этой коммуне так все красиво ухожено, а почему в Беер Шеве так нельзя?
За пение в хоре каждый из нас платил дирижеру 80 шекелей в месяц. Дирижер отдавал свою зарплату в кибуц, где жил, а его кибуц ему выдавал все, что нужно - словом, все как в кибуцах.
Мы пели Мессу Форе, Ave verum Моцарта, мадригалы Джезуальдо, что-то Мендельсона, израильские песни и песни других народов. Мне очень нравилось петь в этом хоре (скорее - ансамбле, нас было не больше 15 человек), нравились вокальные, дыхательные упражнения, все профессиональные замечания, общение с замечательными людьми. Я пела там два года. В конце года у нас были концерты. Зал, который вы видите в этом видео, похож на тот, где репетировали мы, и Давид Морс - самый настоящий, хотя мне кажется, что мы пели чуть-чуть лучше.
Хор они организовали в некоем поселении или коммуне, не помню уже, как это называлось, кажется, не кибуц. Коммуна эта располагалась на выезде из Беер Шевы в сторону Офакима и была весьма необычным предприятием.
Это был компактный, красиво спланированный поселок на отшибе, среди пустыни, с парой десятков небольших, добротных, совсем не роскошных внешне, но внутри прекрасно обставленных домиков в окружении деревьев, с клумбами, красиво ухоженными дорожками, словом - зеленый оазис. Во многих домиках было пианино, в клубе - рояль.
Занятием коммунаров был уход и присмотр за людьми, которых нельзя оставлять без присмотра, то есть с психическими отклонениями. Эти люди там жили, а платили за них их состоятельные родственники. В эту коммуну (это я так называю, я повторяю, что не помню, как точно называлось эта объединение) на работу по уходу за людьми с ограниченными возможностями приезжали из Европы и Америки молодые девушки и парни, евреи, которые таким образом выполняли мицву: некоторую обязанность перед еврейским государством, перед своим народом. Уж если они не живут постоянно в Израиле и не служат в Израильской армии, то вот таким образом приобщатся к трудам своего народа.
Жили они тут бесплатно, и бесплатно же работали.
Хор составляли, во-первых, несколько членов постоянного персонала "санатория", во-вторых, приезжая молодежь и, в-третьих, преподаватели университета; особенно мне запомнились два молодых филолога, при надобности поправлявшие произношение, когда мы пели произведения на исландском, французском, немецком, итальянском и других языках. То есть самое веское слово принадлежало носителю языка, но при отсутствии такового - вот этим филологам.
Один из филологов привез из Франции, где был на стажировке, молодую жену-математика, она очень радовалась, что нашла в нашем университете работу, так как во Франции найти работу очень трудно. И она очень удивлялась, что вот ведь в этой коммуне так все красиво ухожено, а почему в Беер Шеве так нельзя?
За пение в хоре каждый из нас платил дирижеру 80 шекелей в месяц. Дирижер отдавал свою зарплату в кибуц, где жил, а его кибуц ему выдавал все, что нужно - словом, все как в кибуцах.
Мы пели Мессу Форе, Ave verum Моцарта, мадригалы Джезуальдо, что-то Мендельсона, израильские песни и песни других народов. Мне очень нравилось петь в этом хоре (скорее - ансамбле, нас было не больше 15 человек), нравились вокальные, дыхательные упражнения, все профессиональные замечания, общение с замечательными людьми. Я пела там два года. В конце года у нас были концерты. Зал, который вы видите в этом видео, похож на тот, где репетировали мы, и Давид Морс - самый настоящий, хотя мне кажется, что мы пели чуть-чуть лучше.