Я запала на потрясающий блог, где исключительно талантливые "сообщники"делятся историями из своей жизни. Причем оформлено это настолько ярко литературно, да и сами истории необычны, что оторваться невозможно. Большинство историй даны в комментариях, это правило блога, поэтому чтение комментариев превращается в нескончаемое удовольствие. Предположим, этот конкретный рассказ написан профи, но и другие написаны не менее талантливо. Впрочем, возможно, там и другие профи инкогнито...
Итак.
Автор![]()
chingizid/ Оригинал: https://spacetime.livejournal.com/370059.html
Шулей (производная от фамилии) звали мою одноклассницу и в каком-то смысле подружку. Объединяли нас общая потребность поржать, естественная в нашем возрасте способность делать это по любому поводу, включая палец, и самое главное, постоянная готовность самостоятельно эти поводы создавать.
То есть, получается, у нас с Шулей был творческий союз. Это обстоятельство скрашивало школьные годы чудесные настолько, что, скажем, в девятом классе у меня было всего 50% пропусков. То есть, примерно через день все-таки удавалось до школы дойти, и это отличный результат.
Однажды пасмурным весенним днем у нас с Шулей случился творческий взлет.
Творческий взлет случился с нами не просто так, а в связи с информационным поводом. Выяснилось, что летом нам предстоит отправиться в так называемый "лагерь труда и отдыха", то есть, в колхоз. На колхозных полях наши одноклассники уже трудились в ночь с восьмого на девятый класс, но тогда нам с Шулей удалось отмазаться от бесконечного счастья физического труда при помощи медицинских справок о состоянии здоровья, несовместимым с жизнью, по крайней мере, с жизнью в колхозе. Но на этот раз классная руководительница сказала: "Даже не вздумайте еще раз не поехать, вам нужны хорошие характеристики". В ту пору в народе бытовало суеверие, будто школьная характеристика непременно должна быть хорошей. Плохая характеристика, согласно пророчеству, могла кому угодно испортить жизнь. Ясно, что учителя нас этими характеристиками всласть запугивали с целью шантажа, а мы верили. Потом оказалось, жизнь отлично портится сама, невзирая на хорошие характеристики. Ну так то потом.
Узнав, что бесконечного счастья физического труда на колхозных полях избежать на этот раз не выйдет, мы с Шулей пригорюнились и пошли на урок НВП (начальной военной подготовки). Но не из суицидальных побуждений, а просто потому, что он значился следующим в расписании. Чего ж не сходить.
Преподавателем НВП у нас был полковник в отставке (его предсказуемо звали Полканом), человек добродушный, но глупый настолько, что даже мы, школьники, взирали на него как на своего рода чудо природы. И особо не изводили. Грех потому что юродивых обижать. Ну и потом, под его предводительством мы ходили в почетный караул возле памятника неизвестному матросу, нам это очень нравилось, потому что, во-первых, вместо уроков, во-вторых, в парке Шевченко, а в-третьих, движуха, разнообразие и всюдужизнь. Полкан не мешал нам развлекаться между дежурствами, даже на курение смотрел сквозь пальцы, говорил: "В армии все курят". И даже на другой край парка за пирожками с повидлом бегать не запрещал.
В общем, Полкан был вполне ничего, а что дурак - дело житейское. А кто не.
На уроках НВП можно было заниматься чем угодно, лишь бы тихо. Телефонов с игрушками у нас тогда не было, поэтому мы, бедочки, читали книжки; впрочем, интеллектуальная элита играла в "морской бой", а отсталые слои населения просто спали под уютный Полканов бубнеж.
Мы с Шулей обычно принадлежали к интеллектуальной элите, в смысле, наши тетрадки целиком были исчерчены полями для "морского боя". Но на том уроке, как уже было сказано выше, у нас случился творческий взлет. Мы выдрали лист из тетради в клеточку и написали заголовок: Добро пожаловать в концлагерь труда и работы "Мертвячок".
Нас предсказуемо понесло. Мы вдохновенно расписывали прелести чудесного летнего отдыха в концлагере труда и работы. К сожалению, подробностей я не помню, а выдумать их заново мне слабо. Помню только, что после каждой сорокавосьмичасовой рабочей смены в Мертвячке проводили разнообразные спортивные соревнования - бег в саванах, прыжки через колючую проволоку, сгорание в крематории на скорость и все в таком духе; одним из главных призов значилась гангренозная конечность. Надеюсь, эти фрагментарные воспоминания дают общее представление о составленном нами рекламном буклете (мы с Шулей таких словосочетаний не знали, но это несомненно был именно он, предтеча, образец, архетип).
Мы с Шулей, несомненно, были титанами духа. Потому что большую часть урока мы сочиняли бредятину про "Мертвячок"с практически каменными лицами. Если учесть, что в обычных обстоятельствах мы начинали ржать задолго до появления повода, совершенно невероятно, что нам удалось так долго продержаться. Но на гангренозной конечности мы дрогнули. Переглянулись и заржали, зажимая руками рты. Не то чтобы это помогло. Смех стал похож на душераздирающие стоны (впрочем, в контексте так действительно было гораздо лучше, чем просто хохотать; я хочу сказать, наши стоны оказались стилистически верны, хотя такого замысла у нас не было, мы до него просто не доросли).
Ничего удивительного в том, что издаваемые нами ужасные звуки привлекли внимание Полкана. Будучи человеком добродушным, он какое-то время выжидал, что мы успокоимся самостоятельно, но об этом речи, конечно, не было. Поди успокойся, когда у тебя перед глазами собственноручно написанный рекламный буклет концлагеря труда и работы "Мертвячок". Полкан цапнул конспект и некоторое время читал его, беззвучно шевеля губами (он, бедняга, все так читал). Постепенно его лицо начало краснеть, а глаза выпучиваться. Это было незабываемое зрелище: взрослый человек, отставной полковник в форме, становится все ярче и ярче, а глаза его - все больше и больше. Мне даже стало страшно, что у бедняги случится припадок. И что делать, если он вот прямо здесь, прямо сейчас помрет?
Но Полкан конечно не помер, а багровея ликом выскочил из класса, прижимая к широкой груди наш буклет. Хочется сказать, что мы его больше никогда не видели, но это неправда. Увидели на следующей же неделе, на очередном уроке НВП. Но к началу перемены он действительно в класс не вернулся, это факт. Мы с Шулей в лицах пересказывали одноклассникам краткое содержание изъятого документа. Было весело. Иногда в мою голову закрадывалась робкая мысль о возможных неприятностях, но тут же улетала прочь.
Со следующего урока нас с Шулей забрала классная руководительница Сабина Алексеевна. Она у нас была отличная, причем не по сравнению со своими коллегами и без скидок на советскую среднюю школу, а объективно отличная тетка, на все времена. Умная, скандальная, обаятельная, она держала в трепете всю учительскую и цинично использовала свои способности для защиты своих учеников. У всех нас аттестаты были примерно на балл-полтора выше, чем мы того заслуживали. И пресловутые характеристики даже у отпетых хулиганов свидетельствовали, что они с утра до ночи занимались общественно-полезным трудом на благо общества. С точки зрения Сабины Алексеевны мы, все сорок два человека, были ее дети, и она защищала нас, как львица. Или тигрица, или медведица, или кто там лучше всех защищает своих щенков.
(Еще Сабина была умница и красавица, это к делу не относится, просто приятно вспомнить и отдать ей должное.)
Так вот, Сабина Алексеевна увела нас с Шулей в свой кабинет, а там извлекла из портфеля наши листочки в клеточку. Рекламный буклект концлагеря "Мертвячок". Мы думали, сейчас будет скандал; сама Сабина наверняка тоже так думала, но взяв в руки нашу писанину, рассмеялась. Ну и мы тоже, благо еще хорошо помнили, что там написано. Долго ржали, не могли успокоиться. Наконец Сабина Алексеевна сказала: "Между прочим, вы чуть не развалили Советский Союз!"
Мы с Шулей опешили. Самоуверенности нам было не занимать, но так далеко мы, прямо скажем, не метили. Просто в голову не пришло.
Оказывается, именно с этими словами бедняга Полкан ворвался в учительскую. Размахивал нашими листочками и кричал: "Ваши учащиеся клеветой разваливают Советский Союз!"Присутствующие схватились было за сердце, но потом листочки пошли по рукам. По словам Сабины, наш концлагерь "Мертвячок"имел крупный успех в узких учительских кругах. Советские педагоги, как и мы, обреченные на ежегодные летние принудительные поездки на колхозные поля, ржали, передавая друг другу листочки и цитируя вслух особо удачные места. Дело было за малым - успокоить Полкана, который рвал и метал. Беднягу увели в совмещенный с учительской кабинет завуча, где был телевизор, включили священный прибор. По счастливому стечению обстоятельств, прибор как раз транслировал новости. Что-то утешительное о визите генерального секретаря компартии Ботсванны и битве за урожай. "Смотрите, Сереженька (Полкана и правда звали Сергеем), - сказала наша Сабина, - все в порядке. Не развалился Советский Союз. А мы никому не расскажем, что это на вашем уроке написали", - добавила она, с нажимом на слово "вашем", так что бедняга Полкан сразу понял: в случае чего, может внезапно выясниться, что это он нам, несмышленым, про концлагерь "Мертвячок"надиктовал. Ему и отвечать за развал Советского Союза, который, слава телевизору, пока не наступил.
Говорю же, наша Сабина была отличная. Гений шантажа.
Потом Сабина нас все-таки немного поругала. В смысле, сказала, что это надо совсем мозгов не иметь - такое писать на уроке НВП. Сказала, на физике еще куда ни шло. И на английском. И на ее уроках (Сабина вела украинский язык и литературу). А у других учителей лучше не надо ничего такого писать. У них с чувством юмора не так плохо, как у Полкана, но тоже не очень. Не поймут.
Мы с Шулей вышли из кабинета Сабины в состоянии легкого просветления - не от выговора, а от смеха. В смысле, когда очень долго ржешь, наступает что-то вроде просветления. Мы умиротворенно брели по школьному коридору и не печалились о разлуке с листочками, которые Сабина нам не отдала. Подозреваю, унесла домой читать мужу, мы были совсем не против, полагая, что муж у Сабины такой же отличный, как она сама.
Последствия эпопеи с "Мертвячком"были такие: Полкан запретил нам с Шулей ходить на свои уроки, но годовые оценки все равно поставил пятерки, пятерки полагались всем, кто караулил памятник неизвестному матросу. Шулины тройки по физике и английскому превратились в совершенно незаслуженные четверки - преподаватели стали тайными поклонниками ее творчества. Завуч почти перестал требовать от меня ходить в школьной форме, только иногда вспоминал, да и то ясно, что только для виду, в смысле, не грозил карами, а только бурчал: "Опять без формы!" - и шел дальше по своим делам. А Советский Союз развалился гораздо позже и, боюсь, без нашего с Шулей участия. Но все равно приятно думать, что мы это дело хоть каким-то боком предтекли.
Итак.
Автор
chingizid/ Оригинал: https://spacetime.livejournal.com/370059.htmlШулей (производная от фамилии) звали мою одноклассницу и в каком-то смысле подружку. Объединяли нас общая потребность поржать, естественная в нашем возрасте способность делать это по любому поводу, включая палец, и самое главное, постоянная готовность самостоятельно эти поводы создавать.
То есть, получается, у нас с Шулей был творческий союз. Это обстоятельство скрашивало школьные годы чудесные настолько, что, скажем, в девятом классе у меня было всего 50% пропусков. То есть, примерно через день все-таки удавалось до школы дойти, и это отличный результат.
Однажды пасмурным весенним днем у нас с Шулей случился творческий взлет.
Творческий взлет случился с нами не просто так, а в связи с информационным поводом. Выяснилось, что летом нам предстоит отправиться в так называемый "лагерь труда и отдыха", то есть, в колхоз. На колхозных полях наши одноклассники уже трудились в ночь с восьмого на девятый класс, но тогда нам с Шулей удалось отмазаться от бесконечного счастья физического труда при помощи медицинских справок о состоянии здоровья, несовместимым с жизнью, по крайней мере, с жизнью в колхозе. Но на этот раз классная руководительница сказала: "Даже не вздумайте еще раз не поехать, вам нужны хорошие характеристики". В ту пору в народе бытовало суеверие, будто школьная характеристика непременно должна быть хорошей. Плохая характеристика, согласно пророчеству, могла кому угодно испортить жизнь. Ясно, что учителя нас этими характеристиками всласть запугивали с целью шантажа, а мы верили. Потом оказалось, жизнь отлично портится сама, невзирая на хорошие характеристики. Ну так то потом.
Узнав, что бесконечного счастья физического труда на колхозных полях избежать на этот раз не выйдет, мы с Шулей пригорюнились и пошли на урок НВП (начальной военной подготовки). Но не из суицидальных побуждений, а просто потому, что он значился следующим в расписании. Чего ж не сходить.
Преподавателем НВП у нас был полковник в отставке (его предсказуемо звали Полканом), человек добродушный, но глупый настолько, что даже мы, школьники, взирали на него как на своего рода чудо природы. И особо не изводили. Грех потому что юродивых обижать. Ну и потом, под его предводительством мы ходили в почетный караул возле памятника неизвестному матросу, нам это очень нравилось, потому что, во-первых, вместо уроков, во-вторых, в парке Шевченко, а в-третьих, движуха, разнообразие и всюдужизнь. Полкан не мешал нам развлекаться между дежурствами, даже на курение смотрел сквозь пальцы, говорил: "В армии все курят". И даже на другой край парка за пирожками с повидлом бегать не запрещал.
В общем, Полкан был вполне ничего, а что дурак - дело житейское. А кто не.
На уроках НВП можно было заниматься чем угодно, лишь бы тихо. Телефонов с игрушками у нас тогда не было, поэтому мы, бедочки, читали книжки; впрочем, интеллектуальная элита играла в "морской бой", а отсталые слои населения просто спали под уютный Полканов бубнеж.
Мы с Шулей обычно принадлежали к интеллектуальной элите, в смысле, наши тетрадки целиком были исчерчены полями для "морского боя". Но на том уроке, как уже было сказано выше, у нас случился творческий взлет. Мы выдрали лист из тетради в клеточку и написали заголовок: Добро пожаловать в концлагерь труда и работы "Мертвячок".
Нас предсказуемо понесло. Мы вдохновенно расписывали прелести чудесного летнего отдыха в концлагере труда и работы. К сожалению, подробностей я не помню, а выдумать их заново мне слабо. Помню только, что после каждой сорокавосьмичасовой рабочей смены в Мертвячке проводили разнообразные спортивные соревнования - бег в саванах, прыжки через колючую проволоку, сгорание в крематории на скорость и все в таком духе; одним из главных призов значилась гангренозная конечность. Надеюсь, эти фрагментарные воспоминания дают общее представление о составленном нами рекламном буклете (мы с Шулей таких словосочетаний не знали, но это несомненно был именно он, предтеча, образец, архетип).
Мы с Шулей, несомненно, были титанами духа. Потому что большую часть урока мы сочиняли бредятину про "Мертвячок"с практически каменными лицами. Если учесть, что в обычных обстоятельствах мы начинали ржать задолго до появления повода, совершенно невероятно, что нам удалось так долго продержаться. Но на гангренозной конечности мы дрогнули. Переглянулись и заржали, зажимая руками рты. Не то чтобы это помогло. Смех стал похож на душераздирающие стоны (впрочем, в контексте так действительно было гораздо лучше, чем просто хохотать; я хочу сказать, наши стоны оказались стилистически верны, хотя такого замысла у нас не было, мы до него просто не доросли).
Ничего удивительного в том, что издаваемые нами ужасные звуки привлекли внимание Полкана. Будучи человеком добродушным, он какое-то время выжидал, что мы успокоимся самостоятельно, но об этом речи, конечно, не было. Поди успокойся, когда у тебя перед глазами собственноручно написанный рекламный буклет концлагеря труда и работы "Мертвячок". Полкан цапнул конспект и некоторое время читал его, беззвучно шевеля губами (он, бедняга, все так читал). Постепенно его лицо начало краснеть, а глаза выпучиваться. Это было незабываемое зрелище: взрослый человек, отставной полковник в форме, становится все ярче и ярче, а глаза его - все больше и больше. Мне даже стало страшно, что у бедняги случится припадок. И что делать, если он вот прямо здесь, прямо сейчас помрет?
Но Полкан конечно не помер, а багровея ликом выскочил из класса, прижимая к широкой груди наш буклет. Хочется сказать, что мы его больше никогда не видели, но это неправда. Увидели на следующей же неделе, на очередном уроке НВП. Но к началу перемены он действительно в класс не вернулся, это факт. Мы с Шулей в лицах пересказывали одноклассникам краткое содержание изъятого документа. Было весело. Иногда в мою голову закрадывалась робкая мысль о возможных неприятностях, но тут же улетала прочь.
Со следующего урока нас с Шулей забрала классная руководительница Сабина Алексеевна. Она у нас была отличная, причем не по сравнению со своими коллегами и без скидок на советскую среднюю школу, а объективно отличная тетка, на все времена. Умная, скандальная, обаятельная, она держала в трепете всю учительскую и цинично использовала свои способности для защиты своих учеников. У всех нас аттестаты были примерно на балл-полтора выше, чем мы того заслуживали. И пресловутые характеристики даже у отпетых хулиганов свидетельствовали, что они с утра до ночи занимались общественно-полезным трудом на благо общества. С точки зрения Сабины Алексеевны мы, все сорок два человека, были ее дети, и она защищала нас, как львица. Или тигрица, или медведица, или кто там лучше всех защищает своих щенков.
(Еще Сабина была умница и красавица, это к делу не относится, просто приятно вспомнить и отдать ей должное.)
Так вот, Сабина Алексеевна увела нас с Шулей в свой кабинет, а там извлекла из портфеля наши листочки в клеточку. Рекламный буклект концлагеря "Мертвячок". Мы думали, сейчас будет скандал; сама Сабина наверняка тоже так думала, но взяв в руки нашу писанину, рассмеялась. Ну и мы тоже, благо еще хорошо помнили, что там написано. Долго ржали, не могли успокоиться. Наконец Сабина Алексеевна сказала: "Между прочим, вы чуть не развалили Советский Союз!"
Мы с Шулей опешили. Самоуверенности нам было не занимать, но так далеко мы, прямо скажем, не метили. Просто в голову не пришло.
Оказывается, именно с этими словами бедняга Полкан ворвался в учительскую. Размахивал нашими листочками и кричал: "Ваши учащиеся клеветой разваливают Советский Союз!"Присутствующие схватились было за сердце, но потом листочки пошли по рукам. По словам Сабины, наш концлагерь "Мертвячок"имел крупный успех в узких учительских кругах. Советские педагоги, как и мы, обреченные на ежегодные летние принудительные поездки на колхозные поля, ржали, передавая друг другу листочки и цитируя вслух особо удачные места. Дело было за малым - успокоить Полкана, который рвал и метал. Беднягу увели в совмещенный с учительской кабинет завуча, где был телевизор, включили священный прибор. По счастливому стечению обстоятельств, прибор как раз транслировал новости. Что-то утешительное о визите генерального секретаря компартии Ботсванны и битве за урожай. "Смотрите, Сереженька (Полкана и правда звали Сергеем), - сказала наша Сабина, - все в порядке. Не развалился Советский Союз. А мы никому не расскажем, что это на вашем уроке написали", - добавила она, с нажимом на слово "вашем", так что бедняга Полкан сразу понял: в случае чего, может внезапно выясниться, что это он нам, несмышленым, про концлагерь "Мертвячок"надиктовал. Ему и отвечать за развал Советского Союза, который, слава телевизору, пока не наступил.
Говорю же, наша Сабина была отличная. Гений шантажа.
Потом Сабина нас все-таки немного поругала. В смысле, сказала, что это надо совсем мозгов не иметь - такое писать на уроке НВП. Сказала, на физике еще куда ни шло. И на английском. И на ее уроках (Сабина вела украинский язык и литературу). А у других учителей лучше не надо ничего такого писать. У них с чувством юмора не так плохо, как у Полкана, но тоже не очень. Не поймут.
Мы с Шулей вышли из кабинета Сабины в состоянии легкого просветления - не от выговора, а от смеха. В смысле, когда очень долго ржешь, наступает что-то вроде просветления. Мы умиротворенно брели по школьному коридору и не печалились о разлуке с листочками, которые Сабина нам не отдала. Подозреваю, унесла домой читать мужу, мы были совсем не против, полагая, что муж у Сабины такой же отличный, как она сама.
Последствия эпопеи с "Мертвячком"были такие: Полкан запретил нам с Шулей ходить на свои уроки, но годовые оценки все равно поставил пятерки, пятерки полагались всем, кто караулил памятник неизвестному матросу. Шулины тройки по физике и английскому превратились в совершенно незаслуженные четверки - преподаватели стали тайными поклонниками ее творчества. Завуч почти перестал требовать от меня ходить в школьной форме, только иногда вспоминал, да и то ясно, что только для виду, в смысле, не грозил карами, а только бурчал: "Опять без формы!" - и шел дальше по своим делам. А Советский Союз развалился гораздо позже и, боюсь, без нашего с Шулей участия. Но все равно приятно думать, что мы это дело хоть каким-то боком предтекли.