Статья опубликована 16 сентября 2016 г.
![]()
История, о которой я хочу рассказать — настоящий перл. Произошла она в 2000 году в немецком городе Клеве, том самом, где родился Анахарсис (Жан Батист) Клоотс — известный деятель Французской революции, ратовавший за создание «всемирной республики», убежденный атеист, проповедник культа чистого разума и по совместительству немецкий барон. Как это водится у революционеров, он был казнен своими соратниками, причем накануне исполнения приговора Клоотс, добрая душа, всячески старался утешить и наставить других осужденных, объясняя им, что никакого бессмертия не существует и завтра от них всех ничего не останется.
Также легенды связывают Клеве с небезызвестным странствующим рыцарем в помпезной экипировке из вагнеровских нот, тяжеленную ладью с которым таскал за собой на буксире один-единственный несчастный лебедь. Впрочем, полюбовавшись на упитанных немецких лебедей, рассекающих мирные воды парковых прудов, я уже не так уверен в невозможности этого птичьего подвига.
![]()
Фонтан на Fischmarkt. Разъяренный лебедь утаскивает в потусторонний мир рыцаря Элиаса (Лоэнгрина) Супруга и дети тщетно пытаются его удержать.
Но все эти вехи славной истории Клеве остались далеко в прошлом, а на исходе минувшего столетия похвастаться перед другими, такими же древними, городами ему было особенно нечем, тем более что его архитектура сильно пострадала во время бомбежек союзников. Разве что — старинным замком, восстановленным после войны, и красивым парком, которым очень гордились его жители. Но и это для Германии не редкость.
В Клеве существует неформальная организация, ферейн, объединяющий патриотов города. В канун нового тысячелетия у председателя этого общества, некоего Хайнца Шольтена, местного аптекаря, возникла идея провести в городе какое-нибудь культурное мероприятие, которое получило бы широкий резонанс и привлекло к его малой родине внимание всей страны. Шольтен посоветовался с соратниками, те — со своими друзьями. Наконец, нашлись сведущие люди, которые заверили любителей-краеведов, что таким проектом может стать музыкальный конкурс, например, конкурс композиторов. Идея понравилась членам сообщества, из чего можно заключить, что дух «Майстерзингеров» все еще продолжает витать над старыми германскими городами. Конкурс получил красивое название: «Музыка в европейских садах» — Musik in europäischen Gärten. Результатом соревнования композиторских талантов должно было стать появление новых шедевров, способных, как гласила официальная формулировка, «составить единое целое с исторической парковой культурой города».
Были найдены спонсоры и собраны немалые деньги: один только призовой фонд для запланированных трех победителей составлял 100 тыс. дойчмарок (примерно 50 тыс. евро). Ради прославления своего города денег не пожалели, и оценивать конкурсные работы были приглашены многие знаменитости. Не знаю, кто консультировал герра аптекаря при отборе кандидатов на роль экспертов, но почти все члены жюри оказались представителями экспериментальных направлений в современной музыке. Вот их имена: Луи Андриссен, Божидар Димов, Георг Кацер, Анри Пуссёр, Ноам Шериф, Богуслав Шеффер. А также Юрг Виттенбах, пианист и дирижер, специализирующийся на популяризации современной музыки, и Герхард Кох, автор ряда работ по музыке ХХ века, имевший репутацию серьезного искусствоведа и критика. Наконец, в качестве председателя экспертного совета был приглашен сам Лучано Берио, один из лидеров музыкального авангарда ХХ века, живой дармштадтский «портрет». Словом, в определенном смысле жюри выглядело в высшей степени представительным и компетентным.
![]()
![]()
![]()
На конкурс были присланы 172 партитуры из 30 стран, и к концу февраля 2000 года тройка лидеров уже определилась. Но тут появилась еще одна работа, присланная некой Габриэле Аллендорф. Это двадцатиминутное произведение под поэтическим названием «Заградительный огонь» (по-немецки пишется в одно слово — Trommelfeuer) было написано для следующего состава инструментов: 10 конг, 10 труб, 8 флейт-пикколо и сигнал противоугонного устройства. На 59 страницах партитуры были скрупулезно прописаны рекомендации по исполнению. В изысканном предисловии к сочинению говорилось, что «сады должны быть столь же прекрасны, как души гуляющих в них» и что «произведение искусства должно раскрывать причудливую логику, которая сегодня ни в коей мере не преодолена и всегда присуща людям» («einer verqueren Logik ausgesetzt, die heute keineswegs überwunden ist, sondern dem Volke immer noch innewohnt»).
![]()
Вся эта красота произвела на членов жюри впечатление столь сильное, что было решено нарушить регламент конкурса и учредить специальную премию с возможностью исполнения музыки госпожи Аллендорф в парке города Клеве. И только после того, как результаты конкурса были торжественно оглашены, выяснилось, что никакого композитора Габриэле Аллендорф в природе не существует. Точнее, женщина с таким именем, действительно, проживает в городе, но по профессии она инженер, к музыке отношения никогда не имела и просто «одолжила» свои имя и фамилию двум приятелям, задумавшим и осуществившим эту простую, но эффектную мистификацию. Шутников звали Хайнер Фрост и Андреас Даамс, а их «произведение» было создано с помощью генератора случайных чисел.
Натурально, у обладателей спецприза были взяты интервью. Авторы новоявленного шедевра объяснили журналистам, что их «Заградительный огонь» — это провокация, направленная против шарлатанства в искусстве и наглядно демонстрирующая, как легко в наше время облапошить самое квалифицированное композиторское жюри. Нужно только обеспечить «произведению» завлекательную обертку: сочинить заумное, «исполненное глубокого философского смысла» предисловие и нашпиговать партитуру популярными клише авангардного стиля. Сам же метод ее изготовления основывался на использовании компьютерной программы, которая выставляла случайные ноты на случайные числа. Фрост и Даамс, посмеиваясь, рассказывали, что подошли к делу ответственно, с соблюдением норм демократии: авторы независимо друг от друга выдавали по очереди по пять нот (дословно «я — пять, ты — пять»). После этого они оформили компьютерное детище, придав ему «академический» вид и добавив квинтолей и больших септим, что, как выразился Фрост, «всегда прекрасно действует». Вся работа была сделана за три часа.
![]()
Разразился скандал, замять который пресса даже и не пыталась. По конкурсу, его учредителям и членам жюри прошлись многие федеральные СМИ, включая «Зюддойче Цайтунг» и «Шпигель». Городок Клеве прославился на всю Германию, но разве такой славы жаждали для него одураченные бюргеры? Семеро именитых композиторов и дирижер хранили гордое молчание. И только критик и музыковед Кох попытался сделать хорошую мину при плохой игре, заявив журналистам, что, несмотря на кажущуюся простоту и даже примитивность (которая — кто бы сомневался! — была отмечена членами комиссии), «Заградительный огонь» — произведение, вполне достойное внимания; что не имеет значения, каким образом создавалась партитура. Главное, (цитата), что «ее бэкграунд был верно интерпретирован членами жюри, и это ни в коем случае не пустышка, но психоделическое суггестивное действо». Авторы «психоделического действа» ответили на этот демарш, что они (еще одна цитата) «создали плацебо, а отсутствия содержания в привлекательной упаковке жюри попросту не заметило», но как ни крути, «мусор остается мусором, пусть даже ему аплодирует хоть тысяча человек». («wenn dann 1000 Leute klatschen, bleibt sie Schrott»).
Возникает вопрос. Как могли так опозориться члены высокой комиссии? Ведь эта «партитура» настолько проста, что разобраться в ней может даже человек, не обладающий способностью, глядя в ноты, слышать музыку внутренним слухом. Тем более что у каждого из экспертов наверняка имелось дома фортепиано. Как можно было не отличить продукцию, изготовленную с помощью «бредогенератора», от оригинального музыкального произведения? Неужели бессмысленность этого набора звуков никому из членов жюри не бросилась в глаза, не говоря уже про уши? Разве не очевидно, к примеру, что восемь флейт-пикколо, играющие вместе, будут издавать отвратительный визг?
Могу предложить два варианта ответа.
Вариант 1. Приглашенные судить конкурс знаменитые композиторы не обладали навыком свободного чтения партитур, несмотря даже на то, что некоторые из них выступали в качестве дирижеров. Я бы не стал отметать с порога эту версию, учитывая, скажем деликатно, фрагментарность полученного большинством композиторов середины-второй половины прошлого века специального образования, в значительной мере теоретического и мало ориентированного на живую, востребованную музыкантами и публикой практику. Что же касается дирижирования, то, как известно, дирижер дирижеру рознь, а для того чтобы просто отмахивать такт и вовремя показывать вступление, большого профессионализма не требуется. Но об особенностях обучения композиторов в 20-м веке по сравнению с 18-м и 19-м мы еще когда-нибудь поговорим, эта тема требует отдельной статьи. А пока —
Вариант 2. Пленительные звуки сей парковой «канонады» ничем принципиально не отличались от того, к чему профессора-эксперты привыкли, слушая творения своих учеников и коллег, а по большому счету — и от их собственных сочинений. Перефразируя крылатое выражение одного из лидеров II Интернационала, «концепция — все, звучание — ничто». Этот вывод мне представляется наиболее неприятным и даже пугающим. Согласитесь: симфонию Чайковского или мазурку Шопена вряд ли кто-нибудь из нас перепутает с бессмысленным шумом. А тут не важно в принципе, работает ли композитор над своей партитурой месяцами в поте лица или же он набирает ее «методом тыка»: результат один.
Справедливости ради отмечу, что два члена жюри, Луи Андриссен и Ноам Шериф, если судить по их творчеству, вполне могли бы отличить «плацебо» от музыки. Но эти двое то ли оказались в меньшинстве, то ли у них тоже возникли ассоциации с чем-то, что встречается в их собственной музыке…
Вам, конечно, не терпится послушать шедевр «Габриэле Аллендорф»? Понимаю вас. Увы, он так и не был исполнен. Но «рукописи не горят», а в наш век компьютерных технологий не составляет особого труда заставить партитуру зазвучать, хотя бы в формате MIDI. Что я и осуществил. Вот вам парочка фрагментов, наслаждайтесь!
«Артиллерийский залп» 1. Согласно инструкции, свиристение флейт-пикколо вначале доносится из кустов, расположенных на некотором расстоянии друг от друга, а затем восемь флейтистов сходятся вместе, чтобы исполнить очаровательную буколическую «Интерлюдию».
Далее автор статьи прилагает музыкальные примеры, звуковую дорожку, и, так как я не умею этого вставлять в посты, предлагаю всем заинтересовавшимся перейти на оригинал и дочитать и дослушать до конца статью там: http://tikhomirov-music.com/press/publications/bizarre_logic_of_garbage
Или: https://golos-publiki.ru/couloir/weird-logic-of-garbage/
История, о которой я хочу рассказать — настоящий перл. Произошла она в 2000 году в немецком городе Клеве, том самом, где родился Анахарсис (Жан Батист) Клоотс — известный деятель Французской революции, ратовавший за создание «всемирной республики», убежденный атеист, проповедник культа чистого разума и по совместительству немецкий барон. Как это водится у революционеров, он был казнен своими соратниками, причем накануне исполнения приговора Клоотс, добрая душа, всячески старался утешить и наставить других осужденных, объясняя им, что никакого бессмертия не существует и завтра от них всех ничего не останется.
Также легенды связывают Клеве с небезызвестным странствующим рыцарем в помпезной экипировке из вагнеровских нот, тяжеленную ладью с которым таскал за собой на буксире один-единственный несчастный лебедь. Впрочем, полюбовавшись на упитанных немецких лебедей, рассекающих мирные воды парковых прудов, я уже не так уверен в невозможности этого птичьего подвига.
Фонтан на Fischmarkt. Разъяренный лебедь утаскивает в потусторонний мир рыцаря Элиаса (Лоэнгрина) Супруга и дети тщетно пытаются его удержать.
Но все эти вехи славной истории Клеве остались далеко в прошлом, а на исходе минувшего столетия похвастаться перед другими, такими же древними, городами ему было особенно нечем, тем более что его архитектура сильно пострадала во время бомбежек союзников. Разве что — старинным замком, восстановленным после войны, и красивым парком, которым очень гордились его жители. Но и это для Германии не редкость.
В Клеве существует неформальная организация, ферейн, объединяющий патриотов города. В канун нового тысячелетия у председателя этого общества, некоего Хайнца Шольтена, местного аптекаря, возникла идея провести в городе какое-нибудь культурное мероприятие, которое получило бы широкий резонанс и привлекло к его малой родине внимание всей страны. Шольтен посоветовался с соратниками, те — со своими друзьями. Наконец, нашлись сведущие люди, которые заверили любителей-краеведов, что таким проектом может стать музыкальный конкурс, например, конкурс композиторов. Идея понравилась членам сообщества, из чего можно заключить, что дух «Майстерзингеров» все еще продолжает витать над старыми германскими городами. Конкурс получил красивое название: «Музыка в европейских садах» — Musik in europäischen Gärten. Результатом соревнования композиторских талантов должно было стать появление новых шедевров, способных, как гласила официальная формулировка, «составить единое целое с исторической парковой культурой города».
Были найдены спонсоры и собраны немалые деньги: один только призовой фонд для запланированных трех победителей составлял 100 тыс. дойчмарок (примерно 50 тыс. евро). Ради прославления своего города денег не пожалели, и оценивать конкурсные работы были приглашены многие знаменитости. Не знаю, кто консультировал герра аптекаря при отборе кандидатов на роль экспертов, но почти все члены жюри оказались представителями экспериментальных направлений в современной музыке. Вот их имена: Луи Андриссен, Божидар Димов, Георг Кацер, Анри Пуссёр, Ноам Шериф, Богуслав Шеффер. А также Юрг Виттенбах, пианист и дирижер, специализирующийся на популяризации современной музыки, и Герхард Кох, автор ряда работ по музыке ХХ века, имевший репутацию серьезного искусствоведа и критика. Наконец, в качестве председателя экспертного совета был приглашен сам Лучано Берио, один из лидеров музыкального авангарда ХХ века, живой дармштадтский «портрет». Словом, в определенном смысле жюри выглядело в высшей степени представительным и компетентным.
На конкурс были присланы 172 партитуры из 30 стран, и к концу февраля 2000 года тройка лидеров уже определилась. Но тут появилась еще одна работа, присланная некой Габриэле Аллендорф. Это двадцатиминутное произведение под поэтическим названием «Заградительный огонь» (по-немецки пишется в одно слово — Trommelfeuer) было написано для следующего состава инструментов: 10 конг, 10 труб, 8 флейт-пикколо и сигнал противоугонного устройства. На 59 страницах партитуры были скрупулезно прописаны рекомендации по исполнению. В изысканном предисловии к сочинению говорилось, что «сады должны быть столь же прекрасны, как души гуляющих в них» и что «произведение искусства должно раскрывать причудливую логику, которая сегодня ни в коей мере не преодолена и всегда присуща людям» («einer verqueren Logik ausgesetzt, die heute keineswegs überwunden ist, sondern dem Volke immer noch innewohnt»).
Вся эта красота произвела на членов жюри впечатление столь сильное, что было решено нарушить регламент конкурса и учредить специальную премию с возможностью исполнения музыки госпожи Аллендорф в парке города Клеве. И только после того, как результаты конкурса были торжественно оглашены, выяснилось, что никакого композитора Габриэле Аллендорф в природе не существует. Точнее, женщина с таким именем, действительно, проживает в городе, но по профессии она инженер, к музыке отношения никогда не имела и просто «одолжила» свои имя и фамилию двум приятелям, задумавшим и осуществившим эту простую, но эффектную мистификацию. Шутников звали Хайнер Фрост и Андреас Даамс, а их «произведение» было создано с помощью генератора случайных чисел.
Натурально, у обладателей спецприза были взяты интервью. Авторы новоявленного шедевра объяснили журналистам, что их «Заградительный огонь» — это провокация, направленная против шарлатанства в искусстве и наглядно демонстрирующая, как легко в наше время облапошить самое квалифицированное композиторское жюри. Нужно только обеспечить «произведению» завлекательную обертку: сочинить заумное, «исполненное глубокого философского смысла» предисловие и нашпиговать партитуру популярными клише авангардного стиля. Сам же метод ее изготовления основывался на использовании компьютерной программы, которая выставляла случайные ноты на случайные числа. Фрост и Даамс, посмеиваясь, рассказывали, что подошли к делу ответственно, с соблюдением норм демократии: авторы независимо друг от друга выдавали по очереди по пять нот (дословно «я — пять, ты — пять»). После этого они оформили компьютерное детище, придав ему «академический» вид и добавив квинтолей и больших септим, что, как выразился Фрост, «всегда прекрасно действует». Вся работа была сделана за три часа.
Разразился скандал, замять который пресса даже и не пыталась. По конкурсу, его учредителям и членам жюри прошлись многие федеральные СМИ, включая «Зюддойче Цайтунг» и «Шпигель». Городок Клеве прославился на всю Германию, но разве такой славы жаждали для него одураченные бюргеры? Семеро именитых композиторов и дирижер хранили гордое молчание. И только критик и музыковед Кох попытался сделать хорошую мину при плохой игре, заявив журналистам, что, несмотря на кажущуюся простоту и даже примитивность (которая — кто бы сомневался! — была отмечена членами комиссии), «Заградительный огонь» — произведение, вполне достойное внимания; что не имеет значения, каким образом создавалась партитура. Главное, (цитата), что «ее бэкграунд был верно интерпретирован членами жюри, и это ни в коем случае не пустышка, но психоделическое суггестивное действо». Авторы «психоделического действа» ответили на этот демарш, что они (еще одна цитата) «создали плацебо, а отсутствия содержания в привлекательной упаковке жюри попросту не заметило», но как ни крути, «мусор остается мусором, пусть даже ему аплодирует хоть тысяча человек». («wenn dann 1000 Leute klatschen, bleibt sie Schrott»).
Возникает вопрос. Как могли так опозориться члены высокой комиссии? Ведь эта «партитура» настолько проста, что разобраться в ней может даже человек, не обладающий способностью, глядя в ноты, слышать музыку внутренним слухом. Тем более что у каждого из экспертов наверняка имелось дома фортепиано. Как можно было не отличить продукцию, изготовленную с помощью «бредогенератора», от оригинального музыкального произведения? Неужели бессмысленность этого набора звуков никому из членов жюри не бросилась в глаза, не говоря уже про уши? Разве не очевидно, к примеру, что восемь флейт-пикколо, играющие вместе, будут издавать отвратительный визг?
Могу предложить два варианта ответа.
Вариант 1. Приглашенные судить конкурс знаменитые композиторы не обладали навыком свободного чтения партитур, несмотря даже на то, что некоторые из них выступали в качестве дирижеров. Я бы не стал отметать с порога эту версию, учитывая, скажем деликатно, фрагментарность полученного большинством композиторов середины-второй половины прошлого века специального образования, в значительной мере теоретического и мало ориентированного на живую, востребованную музыкантами и публикой практику. Что же касается дирижирования, то, как известно, дирижер дирижеру рознь, а для того чтобы просто отмахивать такт и вовремя показывать вступление, большого профессионализма не требуется. Но об особенностях обучения композиторов в 20-м веке по сравнению с 18-м и 19-м мы еще когда-нибудь поговорим, эта тема требует отдельной статьи. А пока —
Вариант 2. Пленительные звуки сей парковой «канонады» ничем принципиально не отличались от того, к чему профессора-эксперты привыкли, слушая творения своих учеников и коллег, а по большому счету — и от их собственных сочинений. Перефразируя крылатое выражение одного из лидеров II Интернационала, «концепция — все, звучание — ничто». Этот вывод мне представляется наиболее неприятным и даже пугающим. Согласитесь: симфонию Чайковского или мазурку Шопена вряд ли кто-нибудь из нас перепутает с бессмысленным шумом. А тут не важно в принципе, работает ли композитор над своей партитурой месяцами в поте лица или же он набирает ее «методом тыка»: результат один.
Справедливости ради отмечу, что два члена жюри, Луи Андриссен и Ноам Шериф, если судить по их творчеству, вполне могли бы отличить «плацебо» от музыки. Но эти двое то ли оказались в меньшинстве, то ли у них тоже возникли ассоциации с чем-то, что встречается в их собственной музыке…
Вам, конечно, не терпится послушать шедевр «Габриэле Аллендорф»? Понимаю вас. Увы, он так и не был исполнен. Но «рукописи не горят», а в наш век компьютерных технологий не составляет особого труда заставить партитуру зазвучать, хотя бы в формате MIDI. Что я и осуществил. Вот вам парочка фрагментов, наслаждайтесь!
«Артиллерийский залп» 1. Согласно инструкции, свиристение флейт-пикколо вначале доносится из кустов, расположенных на некотором расстоянии друг от друга, а затем восемь флейтистов сходятся вместе, чтобы исполнить очаровательную буколическую «Интерлюдию».
Далее автор статьи прилагает музыкальные примеры, звуковую дорожку, и, так как я не умею этого вставлять в посты, предлагаю всем заинтересовавшимся перейти на оригинал и дочитать и дослушать до конца статью там: http://tikhomirov-music.com/press/publications/bizarre_logic_of_garbage
Или: https://golos-publiki.ru/couloir/weird-logic-of-garbage/