Позвольте представить вам мою френдессу ![]()
imb_irj! Она альтистка и ее блог называется "Записки из оркестровой ямы". Вчера в нём я случайно наткнулась на потрясающую историю. Она не новая, но почему в свое время ее пропустила, неясно. В её блоге можно прочитать ее тут, а у меня вот тут. Наслаждайтесь!
Я давно собиралась написать о нашей дружбе, и даже получила разрешение у прототипа героини этого рассказа. Имена и подробности изменены.
Вечер. Австрия. Мы с Анни сидим в кафе на центральной площади в Кремсе.
Завтра я играю самый необычный сольный концерт в моей жизни, перед которым очень волнуюсь.
Со вчерашнего дня я лауреат международного конкурса, и даже премию получила, но это оказалось будничной процедурой, и далеко не так волнующе, как завтрашний концерт.
А пока мы просто обмениваемся новостями: я рассказываю про свои искания, про то, что пробую писать. Сказки.
В ответ на это Анни пытается декламировать по памяти стихи Пушкина:
"Я Вас любил, любовь ещё быть может,
В душе моей погасла не совсем.."
На третьей строчке сбивается. Русский - её пятый иностранный язык.
Она в совершенстве владеет английским, читает и пишет, французским ( год училась во французском университете), испанским ( ещё со школы), и прилично говорит по-португальски ( проходила практику в Бразилии).
Русский учила два года в гимназии, и ещё может поговорить на простейшие темы, но на дальнейшее изучение уже не хватает времени.
Анни высокая, тонкая, со строгими правильными чертами лица, на лице ни грамма косметики, русые волосы с оттенком мёда, и тёмные глаза, глубоко и близко посаженные. Голос у неё певучий, с раскатистой "ррр", свойственным австрийцами, но в иногда в нём проскальзывают скрипящие нотки.
Она очень естественна, и абсолютно лишена женского честолюбия.
Анни стала моим "путеводителем"по Австрии, вместе с ней, я в первый раз попала на воскресную службу в католической церкви, поела самодельного абрикосового джема, и даже прокатилась на велосипеде без заднего тормоза.
Познакомились мы в семнадцать лет, и произошло это в Зальцбурге.
Дорога в Зальцбург заняла у меня всего одиннадцать лет.
В шесть лет мама записала меня в музыкальную школу. В нулёвку.
Хотела на фортепиано отдать, так как сама мечтала учиться на нём в детстве, но не сложилось.
А места были только на скрипку, и инструмент давали бесплатный, от школы напрокат. Так началась моя скрипичная карьера. Случайно.
И так же случайно и легко, просто произведя впечатление на педагогов своей свободной манерой держаться, я оказалась в Десятилетке. А там уже всё стало серьёзно.
Маленькими скрипачатами с подушечками на шее мы регулярно внимали Главной Мантре: "занимайся больше, играй лучше, и станешь тогда великим скрипачом, как Ойстрах, и поедешь за границу с концертами. А если не станешь, как Ойстрах, так хотя бы поступишь на работу в хороший оркестр, и всё равно поедешь на гастроли за границу".
Я для себя решила, что лично я, когда вырасту, поеду на гастроли в Париж, и привезу оттуда платье маме. А то у неё мало красивых платьев, и из них два мне совершенно не нравятся.
И попала за границу в семнадцать лет, но не со скрипкой, а с альтом, и не с оркестром, а сама, и не в Париж, а в Вену и Зальцбург.
И привезла не маме платье, а сумку одежды для брата.
А маме - брелок для ключей с её именем , оплетённым веночком из цветов, и он до сих пор висит на её связке ключей.
В Вене я оказалась с опозданием на два дня, одна, со ста долларами в кармане, с пакетиком овсянки и банкой тушенки в перерытой сверху донизу на таможне сумке, и инструментом за плечами.
Случайно. Началось всё со струнного квартета.
Скрипачка Нинка попросила поиграть с ней в квартете, случайно встретив в коридоре (формально мне было рано, но альтов не хватало).
Наш педагог-совместитель милейший Игорь Иванович (И.И.) случайно оказался главным заместителем главного заместителя неглавного начальника Культурного Сообщества. Он и дал симпатичный красненький буклетик на немецком, знакомый переводчик случайно перевёл и помог заполнить анкету.
Милейший И.И. помог сделать заграничный паспорт и австрийскую визу, но случайно МИД задержался в разрешением на выезд (стояло начало девяностых, и выездные визы МИДа были обязательны). И никуда я в назначенный день не улетела.
На следующий день я случайно позвонила И.И. на обратной дороге с прополки картошки на пруд, и он закричал возбуждённо: "Ты где? Я полдня тебя ищу! Пришел твой паспорт, сейчас же ко мне, поедешь за авиабилетом, а завтра утром летишь в Австрию!!"
Надо сказать, что кроме венских классиков и венских кондитерских (вычитала в книгах) никакого представления об Австрии у меня не было.
Я знала, что есть страны Австрия и Австралия (желательно не перепутать сгоряча при быстром рассказе). Так как существовали они за границей, то вроде бы как и на Луне. Так нереально далеко, что разница была несущественной.
Австралия была даже более реальной, потому в неё слетала подружка , подтвердив этим существование материка, со всеми кенгуру, страусами, и другими сказочными зверями впридачу.
На глазах у оробевшей мамы, сильно сомневающейся, отпускать ли меня одну к диким австрам почти на Луну (И.И. так и не смог дозвониться в Вену, и на телефакс ответа не было) мне была вручена стодолларовая банкнота, и сказано, что в Зальцбург (а фестиваль проходил именно там), в крайнем случае можно доехать на поезде с вокзала. Для пущей убедительности был предъявлен какой-то итальянский подельник, который подтвердил реальность Зальцбурга, поезда и Австрии, и своим присутствием, хорошим пиджаком, дорогим одеколоном и ухоженной бородой очень благотворно подействовал на мою маму.
На прощанье И.И сказал, что волноваться не надо, Австрия цивилизованная страна, шрифт читаемый, его собственное чадо умудрилось сориентироваться вообще без знания языков, а я знаю английский.
По дороге домой в метро мама заставила меня раз пять произнести, как меня зовут, сколько мне лет, на чём я играю, и где я учусь.
Я и испугаться-то не успела. Просто не было времени.
С деловым видом прошла все проверки в Шереметьево: паспорт, билет, документы на инструмент, сдачу багажа, и паспортный контроль. Пришла в себя уже сидя за стеклянными стенками на посадке, и тут мне открылся масштаб моей авантюры.
Кроме двух адресов и двух номеров телефонов у меня вообще не было никаких зацепок! В животе тоскливо заныло, и, чтобы отвлечься, я стала рассматривать немногочисленных пассажиров.
Напротив меня сидела красавица: платиновые волосы, красные губы, стройная фигура в синей плиссированной юбке и белой блузке. Выражение лица у красавицы было, как у собаки, потерявшей хозяина - тоска, волнение и надежда. И в моём лице отражалось что-то похожее. Мы тут же познакомились и начали болтать.
Девушка летела к австрийскому жениху, чтобы быть представленной его родителям,и, хотя немного говорила по-немецки, очень волновалась. И мы изливали друг другу душу все три часа полета.
Неизвестности у меня тоже хватало.
Жених с розами встречал красавицу в аэропорту, а меня никто не ждал.
Дикий австр с розами ( первый контакт с неизвестной расой), настолько расчувствовался от моей истории, что решил отвезти меня на вокзал и тут же заблудился в Вене, по дороге продемонстрировав нам все достопримечательности и стройки, и даже настоял на том, чтобы купить мне за свои деньги билет на поезд до Зальцбурга (до сих пор удивляюсь подобной щедрости), после чего выяснилось, что мы находимся не на том вокзале! Мало того, он ещё и немного говорил по-русски!
Наконец я была усажена в поезд. И покатила в сторону Зальцбурга. И сообразила, что должна начинать практиковаться в английском. Не знаю, что подумала моя соседка по купе, но она поддержала беседу.
Когда я сошла с поезда, в Зальцбурге уже темнело.
Всего-то у меня и осталось, что какие-то зальцбургские телефон и адрес, и случайно номер автобуса запомнился (такой же ходил до любимого музучилища).
И, так как к телефону никто не подходил, я решила съездить по адресу. Для начала уехала на автобусе в противоположную сторону. После оживлённой беседы с участием пассажиров автобуса и водителя, который прекрасно говорил по-английски, меня пообещали предупредить о моей остановке, опускалась ночь, автобус пустел, и вот я уже последний пассажир.
Сойдя с автобуса, я оказалась перед большим неосвещенным зданием, мое сердце упало, сумка в руке налилась свинцом, и захотелось лечь на газончик и заплакать, и слёзы уже стояли в глазах, но я пошла в обход территории.
И, вдруг, одно освещённое окошко, и из него льётся классическая музыка, кто-то квартетом играет вживую.
А рядом дверь, открытая. И вот я стою под этой волшебно звучащей дверью, и не решаюсь войти.
На моё спасение откуда-то сбоку послышались голоса. Пройдя по коридору натыкаюсь на двух видных мужчин и из последних сил здороваюсь, напрактиковалась уже!
Следует немая сцена, они смотрят на меня, девочка с дерматиновой сумкой в руках, футляром за спиной, посеревшая от голода и усталости пытается что-то объяснить на странном английском.
Познания английского вдруг иссякли, и в горле появился и начал расти предательский ком.
Тогда я молча вытянула из сумки конверт с моим адресом, в котором лежали оркестровые партии, присланный мне по почте для подготовки.
Через минуту глаза у них округляются и брови ползут наверх:
"Это ты? Ты русская девочка?"
И выясняется что в офисе в Вене никого нет, телефакса никто не читал и автоответчик не прослушивал, и вообще они думали, что уже не приеду.
А здание не было освещено, потому что был свободный вечер и ребята поехали гулять в замок.
А потом всё было хорошо: мы позвонили маме, что я доехала, мне показали мою комнату, и мой сопровождающий, что-то вроде главного воспитателя, осведомился на прекрасном понятном оксфордском английском, не голодна ли я, и повел меня кушать - в ресторан. В первый раз в жизни.
Я до этого никогда не бывала в ресторане.
Очень разволновалась, чтобы не ударить в грязь лицом, с умным видом, абсолютно ничего не соображая, просмотрела меню. Но всё же заказала себе пиццу и салат. И мне принесли целую круглую пиццу!
Напоминаю, это было зыбкое начало девяностых, в Москве только-только открылась первая "Пицца-Хат", и там пиццу продавали только кусочками!
Я очень удивилась, думаю моё лицо состояло из двух широко открытых глаз и одного разинутого рта.
"И это всё мне?"- честно спросила я доброго австра, пытаясь по ходу дела подделать его оксфордский выговор.
А потом мне рассказали, что он делился первыми впечатлениями с коллегой:
"Очень милая эта русская девочка, и по-английски говорит прилично, но пиццу увидела, и почему-то испугалась!"
После обильного ужина, прекрасным летним вечером, с животом, приятно раздувшимся от первой в жизни итальянской пиццы, с моим явно прошедшим проверку практикой, английским, с перспективой сна в теплой постели, в студенческом общежитии (трехместная комната с балконом и всеми удобствами), и утренней репетиции оркестра, жизнь сразу стала казаться прекрасной.
Думала я, оптимистично надеясь завалиться спать.
Но не тут-то было!
Всё восемьдесят шесть участников оркестра, сгорая от любопытства, примчались знакомиться.
Не каждый же день буквально с неба сваливаются неожиданные русские девочки, впервые в истории фестиваля!
Возраст участников колебался между двенадцатью и двадцатью годами.
И вся эта пестрая публика вваливалась партиями в мою комнатку и задавала два вопроса: как меня зовут, и откуда я приехала.
Слава мне быстро надоела и я захотела спать. Но все они знали английский!
Мои австрийские соседки ещё немного поболтали (немецкого я не знала, но догадалась, что речь шла о мальчиках), и это звучало очень убаюкивающе.
Главные испытания начались утром: спросонья я и так соображаю туго, а надо было сориентироваться в европейском завтраке, понятие для меня, жертвы пресной овсянки с отрубями, новое. К тому же я не знала названий продуктов по-немецки, а мармелад, масло, сырки и мясные паштетики были в упаковках! Мюсли тоже казались чем-то загадочным.
Пристроившись в очередь за соседкой по имени Астрид, я вытянула из корзинки пышную булочку, и, следуя за ней, брала то же, что и она.
Так у меня появилась игра: каждый день на завтрак я брала разные упаковочки, пробовала, и учила новые слова.
А потом я очутилась на репетиции, которая шла на НЕМЕЦКОМ!
Репетировалось современное произведение, написанное специально для фестиваля.
Нот там почти не было, одни значки.
Вёл репетицию не дирижёр, а какой-то взрослый скрипач. Притвориться можно всегда, но я сидела за пультом одна и не понимала ни слова, в том числе и с какого такта начинать. Да тактов-то как таковых не было. Отрезки были размечены по длительности - в секундах.
Оживший ночной кошмар музыканта, короче.
После обеда у оркестра было свободное время. Мои соседки взяли меня с собой на прогулку, кто-то развалился на траве, мальчишки начали играть в футбол, но мне было не до того, спрятавшись в тени я учила немецкие числа с одного до десяти.
Вдруг я почувствовала себя очень одиноко, вдалеке от дома, наедине с написанной непонятными закорючками пьесой, окруженной приятными, но абсолютно непонятными австрийскими ребятами. Вчерашняя адреналиновая гонка из Москвы в Зальцбург закончилась благополучно. Маятник качнулся назад. На меня навалилась тоска.
"Ахт, нойн - девять, десять,"- с грустью в голосе сказала я себе и отправилась доучивать современную пьесу.
К послеобеденной репетиции я уже выучила числа с одного до пятнадцати и расшифровала половину современной пьесы, а также приободрилась и распаковала сумку, в которой всё содержимое было аккуратно переложено в обратном порядке (багаж тщательно обыскали на австрийской таможне).
Вооружившись альтом и терпением, я отправилась в зал. И тут случилось чудо: ко мне подсела худенькая альтистка с тоненькой косичкой и тёмными глазами на узком лице. Узнав моё имя, она обрадовалась, заулыбалась и вдруг сказала по-русски немного скрипучим голосом с раскатистой буквой "Р": "Прррривет, менья зовут Анни! Как у тебья дела?"
Это и была моя соседка по пульту. Она отсутствовала на утренней репетиции по уважительной причине: ходила в церковь на воскресную службу.
После обеда мы начали репетировать "нормальную"музыку, кажется это был "Пер Гюнт"Грига. Анни показывала мне в нотах, где начинать играть, и переводила на английский указания дирижёра. Всё стало сразу лёгким и понятным.
Оркестр состоял из австрийцев и их соседей, причём участники из бывших соцстран получали стипендию на участие: оплата билетов, бесплатное участие-проживание-питание, и небольшая сумма на карманные расходы.
Среди участников были румыны, венгры, словенцы, чехи, и поляки. Австрийцы преобладали. Но также были и немцы и голландцы.
Мы репетировали отдельно струнной группой по утрам, и вместе с духовиками после обеда, и иногда ещё раз после ужина, по две или три репетиции в день. А вечером гуляли, играли в какие-то игры (я наблюдала).
Моими соседками по комнате были как раз австрийки.
Я наблюдала за ними с большим интересом.
Меня многое удивляло.
Их, непривычные для меня черты лиц западноевропейского склада, их тела: плечистые, поджарые, с длинными мускулистыми ногами, загорелые. И при этом обладающие пышной грудью.
И ещё одна маленькая деталь. Ноги они брили, а подмышки - нет.
У каждой стояла в ванной громадная косметичка, но содержала она лишь средства по уходу за телом, волосами и лицом, и практически никакой декоративной косметики.
Ходили они всё время в джинсах и футболках, как, впрочем, и я.
И они очень открыто проявляли свои чувства. Например, одна из девочек всё время ходила в обнимку со своим ухажёром, и даже без стеснения целовалась с ним, не обращая внимания на снующих мимо подростков.
Самым младшим участникам было лет двенадцать-тринадцать
Анни жила не с нами (репетиционный период проходил в здании сельскохозяйственного института), а в соседнем здании, где её дядя, преподаватель института, жил с семьёй в служебной квартире.
Мы заходили вечерком в гости к дяде и были настойчиво приглашены брать из кладовки персики в любое время дня, разговаривали о политике на балконе под звёздным вечерним небом, а также я посмотрела первого в моей жизни "Джеймса Бонда" - "For your eyes only"с Роджером Муром и Кароль Буке, развлекательная программа оркестра была составлена разнообразно.
В следующий свободный от репетиций день нас повезли на природу.
Мы, в компании других юных оркестрантов, покоряли гору, катались на кораблике по неправдоподобно голубому озеру и смотрели на плавающих в толще воды форелей.
Мы с Анни гуляем в деревушке на озере, идём есть мороженое и она мягко настаивает на том, чтобы меня угостить. Сидим на мостках, болтаем в воде ногами, и смотрим на проплывающих рыб.
Идём по улочке и я застываю в изумлении: в стену старинного дома встроен аквариум, полный форели.
Моя первая мысль, что у нас бы стекло тут же разбили и пожарили форель на костре.
Мы карабкаемся на гору. Постепенно и деревушка, и озеро в форме полумесяца скрываются из вида, вокруг только горы. "Вот они, первозданные Альпы, представь, мы в семнадцатом веке,"- говорю я Анни. И в этот момент рядом с дорогой появляется зелёный пластиковый контейнер, для мусора.
"И мусор тоже из семнадцатого века"- говорит Анни, и мы принимаемся хохотать. Во время подъёма мы тренируем друг друга: она меня - в английской грамматике, я её в русской.
И я читаю ей стихи, Анни очень любит слушать русские стихи.
На вершине горы, к моему удивлению, нас опять настигает цивилизация: огромный деревянный ресторан-кафе-гостиница, с громадной террасой с видом на горы. И пока другие оркестранты оккупируют большие деревянные столы, мы с Анной устраиваемся снаружи на лавочке (экономим деньги), и она достаёт из рюкзака книжку, и протягивает мне, с просьбой прочитать вслух.
Это стихи Арсения Тарковского, имя которого мне абсолютно незнакомо.
К нам подходит симпатичнейший юноша, тёмные глаза, светлые кудри, и милая застенчивая улыбка: "Вы говорите по-русски, я слышал? А можно мне с вами познакомиться? Меня зовут Иржи, я из Чехии. А это тоже Иржи - мой друг, он тоже из Чехии, и по-русски понимает, но говорить стесняется."
Невысокого роста очкастенький друг застенчиво кивает из-за его спины.
Оба Иржика оказались кларнетистами из нашего оркестра, и наша компания увеличилась. К тому же они прилично говорили по-немецки, поэтому, мы общались сразу на трёх языках на четырёх человек. Немецкого я не знала, но какие-то элементарные вещи уже начала понимать. Или мне переводили.
Продолжение следует.
imb_irj! Она альтистка и ее блог называется "Записки из оркестровой ямы". Вчера в нём я случайно наткнулась на потрясающую историю. Она не новая, но почему в свое время ее пропустила, неясно. В её блоге можно прочитать ее тут, а у меня вот тут. Наслаждайтесь!Я давно собиралась написать о нашей дружбе, и даже получила разрешение у прототипа героини этого рассказа. Имена и подробности изменены.
Вечер. Австрия. Мы с Анни сидим в кафе на центральной площади в Кремсе.
Завтра я играю самый необычный сольный концерт в моей жизни, перед которым очень волнуюсь.
Со вчерашнего дня я лауреат международного конкурса, и даже премию получила, но это оказалось будничной процедурой, и далеко не так волнующе, как завтрашний концерт.
А пока мы просто обмениваемся новостями: я рассказываю про свои искания, про то, что пробую писать. Сказки.
В ответ на это Анни пытается декламировать по памяти стихи Пушкина:
"Я Вас любил, любовь ещё быть может,
В душе моей погасла не совсем.."
На третьей строчке сбивается. Русский - её пятый иностранный язык.
Она в совершенстве владеет английским, читает и пишет, французским ( год училась во французском университете), испанским ( ещё со школы), и прилично говорит по-португальски ( проходила практику в Бразилии).
Русский учила два года в гимназии, и ещё может поговорить на простейшие темы, но на дальнейшее изучение уже не хватает времени.
Анни высокая, тонкая, со строгими правильными чертами лица, на лице ни грамма косметики, русые волосы с оттенком мёда, и тёмные глаза, глубоко и близко посаженные. Голос у неё певучий, с раскатистой "ррр", свойственным австрийцами, но в иногда в нём проскальзывают скрипящие нотки.
Она очень естественна, и абсолютно лишена женского честолюбия.
Анни стала моим "путеводителем"по Австрии, вместе с ней, я в первый раз попала на воскресную службу в католической церкви, поела самодельного абрикосового джема, и даже прокатилась на велосипеде без заднего тормоза.
Познакомились мы в семнадцать лет, и произошло это в Зальцбурге.
Дорога в Зальцбург заняла у меня всего одиннадцать лет.
В шесть лет мама записала меня в музыкальную школу. В нулёвку.
Хотела на фортепиано отдать, так как сама мечтала учиться на нём в детстве, но не сложилось.
А места были только на скрипку, и инструмент давали бесплатный, от школы напрокат. Так началась моя скрипичная карьера. Случайно.
И так же случайно и легко, просто произведя впечатление на педагогов своей свободной манерой держаться, я оказалась в Десятилетке. А там уже всё стало серьёзно.
Маленькими скрипачатами с подушечками на шее мы регулярно внимали Главной Мантре: "занимайся больше, играй лучше, и станешь тогда великим скрипачом, как Ойстрах, и поедешь за границу с концертами. А если не станешь, как Ойстрах, так хотя бы поступишь на работу в хороший оркестр, и всё равно поедешь на гастроли за границу".
Я для себя решила, что лично я, когда вырасту, поеду на гастроли в Париж, и привезу оттуда платье маме. А то у неё мало красивых платьев, и из них два мне совершенно не нравятся.
И попала за границу в семнадцать лет, но не со скрипкой, а с альтом, и не с оркестром, а сама, и не в Париж, а в Вену и Зальцбург.
И привезла не маме платье, а сумку одежды для брата.
А маме - брелок для ключей с её именем , оплетённым веночком из цветов, и он до сих пор висит на её связке ключей.
В Вене я оказалась с опозданием на два дня, одна, со ста долларами в кармане, с пакетиком овсянки и банкой тушенки в перерытой сверху донизу на таможне сумке, и инструментом за плечами.
Случайно. Началось всё со струнного квартета.
Скрипачка Нинка попросила поиграть с ней в квартете, случайно встретив в коридоре (формально мне было рано, но альтов не хватало).
Наш педагог-совместитель милейший Игорь Иванович (И.И.) случайно оказался главным заместителем главного заместителя неглавного начальника Культурного Сообщества. Он и дал симпатичный красненький буклетик на немецком, знакомый переводчик случайно перевёл и помог заполнить анкету.
Милейший И.И. помог сделать заграничный паспорт и австрийскую визу, но случайно МИД задержался в разрешением на выезд (стояло начало девяностых, и выездные визы МИДа были обязательны). И никуда я в назначенный день не улетела.
На следующий день я случайно позвонила И.И. на обратной дороге с прополки картошки на пруд, и он закричал возбуждённо: "Ты где? Я полдня тебя ищу! Пришел твой паспорт, сейчас же ко мне, поедешь за авиабилетом, а завтра утром летишь в Австрию!!"
Надо сказать, что кроме венских классиков и венских кондитерских (вычитала в книгах) никакого представления об Австрии у меня не было.
Я знала, что есть страны Австрия и Австралия (желательно не перепутать сгоряча при быстром рассказе). Так как существовали они за границей, то вроде бы как и на Луне. Так нереально далеко, что разница была несущественной.
Австралия была даже более реальной, потому в неё слетала подружка , подтвердив этим существование материка, со всеми кенгуру, страусами, и другими сказочными зверями впридачу.
На глазах у оробевшей мамы, сильно сомневающейся, отпускать ли меня одну к диким австрам почти на Луну (И.И. так и не смог дозвониться в Вену, и на телефакс ответа не было) мне была вручена стодолларовая банкнота, и сказано, что в Зальцбург (а фестиваль проходил именно там), в крайнем случае можно доехать на поезде с вокзала. Для пущей убедительности был предъявлен какой-то итальянский подельник, который подтвердил реальность Зальцбурга, поезда и Австрии, и своим присутствием, хорошим пиджаком, дорогим одеколоном и ухоженной бородой очень благотворно подействовал на мою маму.
На прощанье И.И сказал, что волноваться не надо, Австрия цивилизованная страна, шрифт читаемый, его собственное чадо умудрилось сориентироваться вообще без знания языков, а я знаю английский.
По дороге домой в метро мама заставила меня раз пять произнести, как меня зовут, сколько мне лет, на чём я играю, и где я учусь.
Я и испугаться-то не успела. Просто не было времени.
С деловым видом прошла все проверки в Шереметьево: паспорт, билет, документы на инструмент, сдачу багажа, и паспортный контроль. Пришла в себя уже сидя за стеклянными стенками на посадке, и тут мне открылся масштаб моей авантюры.
Кроме двух адресов и двух номеров телефонов у меня вообще не было никаких зацепок! В животе тоскливо заныло, и, чтобы отвлечься, я стала рассматривать немногочисленных пассажиров.
Напротив меня сидела красавица: платиновые волосы, красные губы, стройная фигура в синей плиссированной юбке и белой блузке. Выражение лица у красавицы было, как у собаки, потерявшей хозяина - тоска, волнение и надежда. И в моём лице отражалось что-то похожее. Мы тут же познакомились и начали болтать.
Девушка летела к австрийскому жениху, чтобы быть представленной его родителям,и, хотя немного говорила по-немецки, очень волновалась. И мы изливали друг другу душу все три часа полета.
Неизвестности у меня тоже хватало.
Жених с розами встречал красавицу в аэропорту, а меня никто не ждал.
Дикий австр с розами ( первый контакт с неизвестной расой), настолько расчувствовался от моей истории, что решил отвезти меня на вокзал и тут же заблудился в Вене, по дороге продемонстрировав нам все достопримечательности и стройки, и даже настоял на том, чтобы купить мне за свои деньги билет на поезд до Зальцбурга (до сих пор удивляюсь подобной щедрости), после чего выяснилось, что мы находимся не на том вокзале! Мало того, он ещё и немного говорил по-русски!
Наконец я была усажена в поезд. И покатила в сторону Зальцбурга. И сообразила, что должна начинать практиковаться в английском. Не знаю, что подумала моя соседка по купе, но она поддержала беседу.
Когда я сошла с поезда, в Зальцбурге уже темнело.
Всего-то у меня и осталось, что какие-то зальцбургские телефон и адрес, и случайно номер автобуса запомнился (такой же ходил до любимого музучилища).
И, так как к телефону никто не подходил, я решила съездить по адресу. Для начала уехала на автобусе в противоположную сторону. После оживлённой беседы с участием пассажиров автобуса и водителя, который прекрасно говорил по-английски, меня пообещали предупредить о моей остановке, опускалась ночь, автобус пустел, и вот я уже последний пассажир.
Сойдя с автобуса, я оказалась перед большим неосвещенным зданием, мое сердце упало, сумка в руке налилась свинцом, и захотелось лечь на газончик и заплакать, и слёзы уже стояли в глазах, но я пошла в обход территории.
И, вдруг, одно освещённое окошко, и из него льётся классическая музыка, кто-то квартетом играет вживую.
А рядом дверь, открытая. И вот я стою под этой волшебно звучащей дверью, и не решаюсь войти.
На моё спасение откуда-то сбоку послышались голоса. Пройдя по коридору натыкаюсь на двух видных мужчин и из последних сил здороваюсь, напрактиковалась уже!
Следует немая сцена, они смотрят на меня, девочка с дерматиновой сумкой в руках, футляром за спиной, посеревшая от голода и усталости пытается что-то объяснить на странном английском.
Познания английского вдруг иссякли, и в горле появился и начал расти предательский ком.
Тогда я молча вытянула из сумки конверт с моим адресом, в котором лежали оркестровые партии, присланный мне по почте для подготовки.
Через минуту глаза у них округляются и брови ползут наверх:
"Это ты? Ты русская девочка?"
И выясняется что в офисе в Вене никого нет, телефакса никто не читал и автоответчик не прослушивал, и вообще они думали, что уже не приеду.
А здание не было освещено, потому что был свободный вечер и ребята поехали гулять в замок.
А потом всё было хорошо: мы позвонили маме, что я доехала, мне показали мою комнату, и мой сопровождающий, что-то вроде главного воспитателя, осведомился на прекрасном понятном оксфордском английском, не голодна ли я, и повел меня кушать - в ресторан. В первый раз в жизни.
Я до этого никогда не бывала в ресторане.
Очень разволновалась, чтобы не ударить в грязь лицом, с умным видом, абсолютно ничего не соображая, просмотрела меню. Но всё же заказала себе пиццу и салат. И мне принесли целую круглую пиццу!
Напоминаю, это было зыбкое начало девяностых, в Москве только-только открылась первая "Пицца-Хат", и там пиццу продавали только кусочками!
Я очень удивилась, думаю моё лицо состояло из двух широко открытых глаз и одного разинутого рта.
"И это всё мне?"- честно спросила я доброго австра, пытаясь по ходу дела подделать его оксфордский выговор.
А потом мне рассказали, что он делился первыми впечатлениями с коллегой:
"Очень милая эта русская девочка, и по-английски говорит прилично, но пиццу увидела, и почему-то испугалась!"
После обильного ужина, прекрасным летним вечером, с животом, приятно раздувшимся от первой в жизни итальянской пиццы, с моим явно прошедшим проверку практикой, английским, с перспективой сна в теплой постели, в студенческом общежитии (трехместная комната с балконом и всеми удобствами), и утренней репетиции оркестра, жизнь сразу стала казаться прекрасной.
Думала я, оптимистично надеясь завалиться спать.
Но не тут-то было!
Всё восемьдесят шесть участников оркестра, сгорая от любопытства, примчались знакомиться.
Не каждый же день буквально с неба сваливаются неожиданные русские девочки, впервые в истории фестиваля!
Возраст участников колебался между двенадцатью и двадцатью годами.
И вся эта пестрая публика вваливалась партиями в мою комнатку и задавала два вопроса: как меня зовут, и откуда я приехала.
Слава мне быстро надоела и я захотела спать. Но все они знали английский!
Мои австрийские соседки ещё немного поболтали (немецкого я не знала, но догадалась, что речь шла о мальчиках), и это звучало очень убаюкивающе.
Главные испытания начались утром: спросонья я и так соображаю туго, а надо было сориентироваться в европейском завтраке, понятие для меня, жертвы пресной овсянки с отрубями, новое. К тому же я не знала названий продуктов по-немецки, а мармелад, масло, сырки и мясные паштетики были в упаковках! Мюсли тоже казались чем-то загадочным.
Пристроившись в очередь за соседкой по имени Астрид, я вытянула из корзинки пышную булочку, и, следуя за ней, брала то же, что и она.
Так у меня появилась игра: каждый день на завтрак я брала разные упаковочки, пробовала, и учила новые слова.
А потом я очутилась на репетиции, которая шла на НЕМЕЦКОМ!
Репетировалось современное произведение, написанное специально для фестиваля.
Нот там почти не было, одни значки.
Вёл репетицию не дирижёр, а какой-то взрослый скрипач. Притвориться можно всегда, но я сидела за пультом одна и не понимала ни слова, в том числе и с какого такта начинать. Да тактов-то как таковых не было. Отрезки были размечены по длительности - в секундах.
Оживший ночной кошмар музыканта, короче.
После обеда у оркестра было свободное время. Мои соседки взяли меня с собой на прогулку, кто-то развалился на траве, мальчишки начали играть в футбол, но мне было не до того, спрятавшись в тени я учила немецкие числа с одного до десяти.
Вдруг я почувствовала себя очень одиноко, вдалеке от дома, наедине с написанной непонятными закорючками пьесой, окруженной приятными, но абсолютно непонятными австрийскими ребятами. Вчерашняя адреналиновая гонка из Москвы в Зальцбург закончилась благополучно. Маятник качнулся назад. На меня навалилась тоска.
"Ахт, нойн - девять, десять,"- с грустью в голосе сказала я себе и отправилась доучивать современную пьесу.
К послеобеденной репетиции я уже выучила числа с одного до пятнадцати и расшифровала половину современной пьесы, а также приободрилась и распаковала сумку, в которой всё содержимое было аккуратно переложено в обратном порядке (багаж тщательно обыскали на австрийской таможне).
Вооружившись альтом и терпением, я отправилась в зал. И тут случилось чудо: ко мне подсела худенькая альтистка с тоненькой косичкой и тёмными глазами на узком лице. Узнав моё имя, она обрадовалась, заулыбалась и вдруг сказала по-русски немного скрипучим голосом с раскатистой буквой "Р": "Прррривет, менья зовут Анни! Как у тебья дела?"
Это и была моя соседка по пульту. Она отсутствовала на утренней репетиции по уважительной причине: ходила в церковь на воскресную службу.
После обеда мы начали репетировать "нормальную"музыку, кажется это был "Пер Гюнт"Грига. Анни показывала мне в нотах, где начинать играть, и переводила на английский указания дирижёра. Всё стало сразу лёгким и понятным.
Оркестр состоял из австрийцев и их соседей, причём участники из бывших соцстран получали стипендию на участие: оплата билетов, бесплатное участие-проживание-питание, и небольшая сумма на карманные расходы.
Среди участников были румыны, венгры, словенцы, чехи, и поляки. Австрийцы преобладали. Но также были и немцы и голландцы.
Мы репетировали отдельно струнной группой по утрам, и вместе с духовиками после обеда, и иногда ещё раз после ужина, по две или три репетиции в день. А вечером гуляли, играли в какие-то игры (я наблюдала).
Моими соседками по комнате были как раз австрийки.
Я наблюдала за ними с большим интересом.
Меня многое удивляло.
Их, непривычные для меня черты лиц западноевропейского склада, их тела: плечистые, поджарые, с длинными мускулистыми ногами, загорелые. И при этом обладающие пышной грудью.
И ещё одна маленькая деталь. Ноги они брили, а подмышки - нет.
У каждой стояла в ванной громадная косметичка, но содержала она лишь средства по уходу за телом, волосами и лицом, и практически никакой декоративной косметики.
Ходили они всё время в джинсах и футболках, как, впрочем, и я.
И они очень открыто проявляли свои чувства. Например, одна из девочек всё время ходила в обнимку со своим ухажёром, и даже без стеснения целовалась с ним, не обращая внимания на снующих мимо подростков.
Самым младшим участникам было лет двенадцать-тринадцать
Анни жила не с нами (репетиционный период проходил в здании сельскохозяйственного института), а в соседнем здании, где её дядя, преподаватель института, жил с семьёй в служебной квартире.
Мы заходили вечерком в гости к дяде и были настойчиво приглашены брать из кладовки персики в любое время дня, разговаривали о политике на балконе под звёздным вечерним небом, а также я посмотрела первого в моей жизни "Джеймса Бонда" - "For your eyes only"с Роджером Муром и Кароль Буке, развлекательная программа оркестра была составлена разнообразно.
В следующий свободный от репетиций день нас повезли на природу.
Мы, в компании других юных оркестрантов, покоряли гору, катались на кораблике по неправдоподобно голубому озеру и смотрели на плавающих в толще воды форелей.
Мы с Анни гуляем в деревушке на озере, идём есть мороженое и она мягко настаивает на том, чтобы меня угостить. Сидим на мостках, болтаем в воде ногами, и смотрим на проплывающих рыб.
Идём по улочке и я застываю в изумлении: в стену старинного дома встроен аквариум, полный форели.
Моя первая мысль, что у нас бы стекло тут же разбили и пожарили форель на костре.
Мы карабкаемся на гору. Постепенно и деревушка, и озеро в форме полумесяца скрываются из вида, вокруг только горы. "Вот они, первозданные Альпы, представь, мы в семнадцатом веке,"- говорю я Анни. И в этот момент рядом с дорогой появляется зелёный пластиковый контейнер, для мусора.
"И мусор тоже из семнадцатого века"- говорит Анни, и мы принимаемся хохотать. Во время подъёма мы тренируем друг друга: она меня - в английской грамматике, я её в русской.
И я читаю ей стихи, Анни очень любит слушать русские стихи.
На вершине горы, к моему удивлению, нас опять настигает цивилизация: огромный деревянный ресторан-кафе-гостиница, с громадной террасой с видом на горы. И пока другие оркестранты оккупируют большие деревянные столы, мы с Анной устраиваемся снаружи на лавочке (экономим деньги), и она достаёт из рюкзака книжку, и протягивает мне, с просьбой прочитать вслух.
Это стихи Арсения Тарковского, имя которого мне абсолютно незнакомо.
К нам подходит симпатичнейший юноша, тёмные глаза, светлые кудри, и милая застенчивая улыбка: "Вы говорите по-русски, я слышал? А можно мне с вами познакомиться? Меня зовут Иржи, я из Чехии. А это тоже Иржи - мой друг, он тоже из Чехии, и по-русски понимает, но говорить стесняется."
Невысокого роста очкастенький друг застенчиво кивает из-за его спины.
Оба Иржика оказались кларнетистами из нашего оркестра, и наша компания увеличилась. К тому же они прилично говорили по-немецки, поэтому, мы общались сразу на трёх языках на четырёх человек. Немецкого я не знала, но какие-то элементарные вещи уже начала понимать. Или мне переводили.
Продолжение следует.