По совету Татьяны Мэй начала читать автобиографию математика Л.С.Понтрягина. И, конечно, сразу хочется выписывать цитаты и делиться мыслями.
Приведу по этому поводу одно высказывание А. Пуанкаре (цитирую его по памяти): «Понять чужую математическую работу — это значит ощутить её как бы сделанную самим».
Это очень похоже на исполнение музыки. Когда ты выходишь на сцену и играешь выученное произведение, играй его так, будто ты его сам сочинил.
В математике довольно часто возникают непреднамеренные плагиаты. Выслушивая устное изложение чужой работы, математик очень часто даже не понимает её. Но позже, благодаря какому-то сложному творческому процессу, чужая работа всплывает в памяти и ощущается как выполненная самим. Конечно, могут быть и вполне сознательные плагиаты.
Мой однокурсник композитор Владимир Радченков рассказывал, что показал своему профессору, композитору Борису Тищенко, кусок своего нового опуса. Тищенко удивился: "Это же кусок моей 4 симфонии!"Володя страшно сконфузился. Он сам удивлялся, как это у него так гладко идет сочинение такого сложного отрывка, но не отдал себе отчета, что это сочинение учителя.
О сознательных плагиатах музыкальных тем широко известно.
преодоление лени — это тоже труд!
будучи членом Исполкома, я упорно сопротивлялся давлению международного сионизма, стремящегося усилить своё влияние на деятельность Международного союза математиков. И этим вызвал озлобление сионистов против себя.
Непонятно, почему Татьяна Мэй рекомендовала этот текст к прочтению...
За последние годы, однако, преподавание математики в средней школе в нашей стране резко ухудшилось. В результате этого ослаб интерес школьников к математике и к наукам, требующим знания математики. Пришло в упадок преподавание математики также и в высших школах. Всё это привело или приведёт в ближайшем будущем к снижению научно-технического прогресса в нашей стране. В дальнейшем это может привести к катастрофическому положению. (...) Ущерб, причинённый развалом преподавания математики в советской средней школе, может быть сравнен по своему значению с тем ущербом, который мог бы быть причинён огромной общегосударственной диверсией.
Звучит более чем актуально, хотя сказано в 1983 году.
Понтрягин обрушивается на Колмогорова и понятие конгруэнтности. Помню-помню, как мы с ним в школе мучились. Но преодолели. Затем рассказывает, как недобросовестно тот относился к своим обязанностям и каким невоспитанным был (на самом деле - просто странным, как многие шизотимики, то есть творческие личности). При этом он пишет, что из взаимоотношения были почти дружескими. Моя тетушка, в отличие от Понтрягина, к Колмогорову относилась с придыханием.
Поскольку в 14 лет Лев Семенович получил сильный ожог лица и ослеп, его мать стала для него его глазами.
Мои отношения с матерью в различные периоды жизни были очень различными. В детстве они не были безоблачными. Бывали случаи, когда она наказывала меня за проступки, в которых я не был повинен, и обида за это надолго сохранялась в моей детской памяти.
Отец и мать были жестоко потрясены тем, что я потерял зрение. Отец вскоре тяжело заболел и стал быстро терять трудоспособность. Через три года перешёл на инвалидность, а через пять лет — умер. После этого мать проявила огромное самообладание и самопожертвование, помогая мне преодолеть трудности.
Не имея никакого систематического образования, она помогала мне готовить уроки, когда я был в школе, читала мне книжки не только по гуманитарным разделам школьной программы, но и по математике, которой совершенно не знала, причём книги по математике далеко выходили за пределы школьной программы.
Когда я готовился к поступлению в университет, она за десять дней прочла мне 700 страниц обществоведения. От этого чтения мы с ней совершенно одуревали.
Мать выучилась читать ноты и помогала мне в моих занятиях музыкой. Когда я стал студентом университета, она читала мне довольно много книг по математике, в частности на немецком языке, которого также совершенно не знала. Позже помогала мне в моей научной работе, читая книги по математике на русском и немецком языке, вписывала формулы в мои математические рукописи, которые я писал сам на машинке, пропуская места для формул. Часть формул в моей первой книге «Непрерывные группы» (которая стала впоследствии очень известной) были вписаны ею, и работа над редактированием рукописи проводилась частично с нею.
Наряду со всем этим, она читала мне много беллетристики.
Примерно в 31-м году я получил приглашение поехать с нею на год в Соединённые Штаты, она помогала мне изучать английский язык, читая английские тексты, а я заучивал их наизусть.
Затем он пишет, что мать постепенно стала воспринимать сына как свою собственность, испортила его взаимоотношения с первой женой, категорически возражала против его семейной жизни и изводила его вторую жену, а также и его самого. Вследствие этого никакой благодарности к ней он испытывать не мог. Пытаясь лечить свои болезни и болезни жены, он перешел на питание по Брэггу, Шелтону и Шаталовой (конец 1970-х годов, то есть в то же время, что и мы с мамой).
Больше ничего примечательного в автобиографии Понтрягинане обнаружилось.
![]()
Приведу по этому поводу одно высказывание А. Пуанкаре (цитирую его по памяти): «Понять чужую математическую работу — это значит ощутить её как бы сделанную самим».
Это очень похоже на исполнение музыки. Когда ты выходишь на сцену и играешь выученное произведение, играй его так, будто ты его сам сочинил.
В математике довольно часто возникают непреднамеренные плагиаты. Выслушивая устное изложение чужой работы, математик очень часто даже не понимает её. Но позже, благодаря какому-то сложному творческому процессу, чужая работа всплывает в памяти и ощущается как выполненная самим. Конечно, могут быть и вполне сознательные плагиаты.
Мой однокурсник композитор Владимир Радченков рассказывал, что показал своему профессору, композитору Борису Тищенко, кусок своего нового опуса. Тищенко удивился: "Это же кусок моей 4 симфонии!"Володя страшно сконфузился. Он сам удивлялся, как это у него так гладко идет сочинение такого сложного отрывка, но не отдал себе отчета, что это сочинение учителя.
О сознательных плагиатах музыкальных тем широко известно.
преодоление лени — это тоже труд!
будучи членом Исполкома, я упорно сопротивлялся давлению международного сионизма, стремящегося усилить своё влияние на деятельность Международного союза математиков. И этим вызвал озлобление сионистов против себя.
Непонятно, почему Татьяна Мэй рекомендовала этот текст к прочтению...
За последние годы, однако, преподавание математики в средней школе в нашей стране резко ухудшилось. В результате этого ослаб интерес школьников к математике и к наукам, требующим знания математики. Пришло в упадок преподавание математики также и в высших школах. Всё это привело или приведёт в ближайшем будущем к снижению научно-технического прогресса в нашей стране. В дальнейшем это может привести к катастрофическому положению. (...) Ущерб, причинённый развалом преподавания математики в советской средней школе, может быть сравнен по своему значению с тем ущербом, который мог бы быть причинён огромной общегосударственной диверсией.
Звучит более чем актуально, хотя сказано в 1983 году.
Понтрягин обрушивается на Колмогорова и понятие конгруэнтности. Помню-помню, как мы с ним в школе мучились. Но преодолели. Затем рассказывает, как недобросовестно тот относился к своим обязанностям и каким невоспитанным был (на самом деле - просто странным, как многие шизотимики, то есть творческие личности). При этом он пишет, что из взаимоотношения были почти дружескими. Моя тетушка, в отличие от Понтрягина, к Колмогорову относилась с придыханием.
Поскольку в 14 лет Лев Семенович получил сильный ожог лица и ослеп, его мать стала для него его глазами.
Мои отношения с матерью в различные периоды жизни были очень различными. В детстве они не были безоблачными. Бывали случаи, когда она наказывала меня за проступки, в которых я не был повинен, и обида за это надолго сохранялась в моей детской памяти.
Отец и мать были жестоко потрясены тем, что я потерял зрение. Отец вскоре тяжело заболел и стал быстро терять трудоспособность. Через три года перешёл на инвалидность, а через пять лет — умер. После этого мать проявила огромное самообладание и самопожертвование, помогая мне преодолеть трудности.
Не имея никакого систематического образования, она помогала мне готовить уроки, когда я был в школе, читала мне книжки не только по гуманитарным разделам школьной программы, но и по математике, которой совершенно не знала, причём книги по математике далеко выходили за пределы школьной программы.
Когда я готовился к поступлению в университет, она за десять дней прочла мне 700 страниц обществоведения. От этого чтения мы с ней совершенно одуревали.
Мать выучилась читать ноты и помогала мне в моих занятиях музыкой. Когда я стал студентом университета, она читала мне довольно много книг по математике, в частности на немецком языке, которого также совершенно не знала. Позже помогала мне в моей научной работе, читая книги по математике на русском и немецком языке, вписывала формулы в мои математические рукописи, которые я писал сам на машинке, пропуская места для формул. Часть формул в моей первой книге «Непрерывные группы» (которая стала впоследствии очень известной) были вписаны ею, и работа над редактированием рукописи проводилась частично с нею.
Наряду со всем этим, она читала мне много беллетристики.
Примерно в 31-м году я получил приглашение поехать с нею на год в Соединённые Штаты, она помогала мне изучать английский язык, читая английские тексты, а я заучивал их наизусть.
Затем он пишет, что мать постепенно стала воспринимать сына как свою собственность, испортила его взаимоотношения с первой женой, категорически возражала против его семейной жизни и изводила его вторую жену, а также и его самого. Вследствие этого никакой благодарности к ней он испытывать не мог. Пытаясь лечить свои болезни и болезни жены, он перешел на питание по Брэггу, Шелтону и Шаталовой (конец 1970-х годов, то есть в то же время, что и мы с мамой).
Больше ничего примечательного в автобиографии Понтрягинане обнаружилось.
