Е. Н. Разумовская привила мне интерес к фольклору и заинтересовала фольклорными экспедициями. Ее лекции по русскому музыкальному народному творчеству были настолько увлекательны и заразительны ("нужно немедленно собирать фольклор, так как старые люди умирают, а их дети уже ничего не слышали, не знают"), что каждое лето после учебного года почти весь второй курс училища ехал вместе с Еленой Николаевной в Псковскую область за песнями. Студенты, посмотрев на жизнь колхозного крестьянства, возвращались из российской глубинки немного (или совсем) другими людьми.
Со своим курсом я в свое время в экспедицию не поехала. Но поехала через 4 года, уже после окончания училища, втроем с самой Е.Н. и начинающим тогда драматургом Сашей Железцовым. Это была прекрасная неделя в Великолукском районе Псковской области, на юг от Куньи до границы с Тверской областью. Было это в начале ноября, на октябрьские праздники, которые впервые тогда прошли для меня без малейшего намека на какую-либо большевистскую пропаганду, лезшую в те времена изо всех щелей. В деревне был свежий воздух, чудная природа, интересные типажи людей и никакой КПСС.
Мы разыскивали «певуний» и «рассказчиков», то есть старушек и стариков, помнящих древние обычаи и песни. Таких мы нашли и записали от них песни, наигрыши, а А. Железцов – рассказы. Рассказами «кормили» и нас: ведь мы просили вспомнить старину. Рассказы о советских временах напоминали триллеры.
Перед экспедицией Елена Николаевна проинструктировала меня, что одеваться нужно как можно хуже, беднее и даже рванее, чтобы к нам было больше доверия (чтобы меньше отличаться от них одеждой). Нас постоянно принимали издали за родственников, кормили чем Бог послал, хотя мы и с собой везли съестные припасы: я сушеные яблоки, сухари и орехи, а Саша и Елена Николаевна консервы и что-то еще. Мы ночевали у тех, кто имел возможность нас приютить, спали на печках. Бедность крестьян и условия их жизни ужасали, оптимизм и смирение поражали, радушие и гостеприимство трогали до глубины души.
Зараженная вирусом собирания фольклора, я ринулась в экспедицию и после окончания первого курса Литовской консерватории (те, кто не ехал в экспедицию, должны были расшифровывать уже собранное; этот вариант выбрали обе мои русскоязычные однокурсницы). Меня отговаривали по причине плохого знания языка. Поступая в консерваторию, я знала по-литовски 4 слова. Учила язык я очень активно, но к концу первого курса, общаясь на бытовом уровне и соображая в пределах специальности (доминантсептаккорд - он и на литовском доминантсептаккордас), свободно говорить на отвлеченные темы еще не могла. А тут – меня пугали – не просто на литовском надо будет говорить и понимать, но на жемайтийском диалекте! «А мы его и сами-то плохо понимаем!» - добавляли мои однокурсницы и руководитель экспедиции.
Подготовка к экспедиции была совершенно иной. Одеваться надо было обычно, то есть очень красиво (мы представляем столицу!), одна из нас везла с собой утюг, другая – картинки, чтобы украшать стены помещения, в котором мы будем жить. «Я без этого не могу!» - напевала она, развешивая их на голых белых стенах школы или гостиницы, в которой нас поселили. В местной районной газете была статья о предстоящем нашем визите. Ехал наш курс (11 человек), фольклорный ансамбль Университета (столько же), несколько студентов-композиторов со старших курсов и студентка-теоретик училища 16 лет, дочь известного мастера по реставрации оргАнов. Она была одета в яркое платье из трех частей: нижняя красная, средняя – зеленая и верхняя – желтая; мне объяснили, что это очень большая смелость, что это небезопасно – ходить в платье цветов флага времен независимости Литвы, и что эта девушка вполне осознает свой поступок.![]()
По дороге в Клайпеду мы вели себя прилично, а в полупустом сельском автобусе из Клайпеды в Скуодас стали громко распевать литовские народные песни.
Мы должны были остановиться в колхозе-миллионере Лянкимай. В колхозе была не просто баня, но бассейн с водопадами и джакузи, новинка по тем временам. Когда вся компания, поделившись на небольшие группы, уходила «в поле», в доме осталась дежурные, они мыли после завтрака посуду, в огромных котлах готовили на всех обед. Мы покупали у крестьян молоко, и я впервые - в свои 24 года - тогда начала его пить. Жемайтийское молоко пахло цветами и не имело обычного неприятного для меня запаха и вкуса, было просто сладким.
![]()
Обычный пейзаж тамошних мест. Мы ходили недалеко от границы с Латвией.
В экспедиции меня поразило обилие в литовских сёлах/хуторах пожилых мужчин. Во всех хозяйствах были муж и жена, а не одни старушки, как в России, причем это были старые, но очень крепкие люди. Тогда я поняла, что во время войны литовцев на войну не призывали, а ссылали, вероятно, семьями, так что репрессированные и исчезли семьями. У многих были взрослые дети, работавшие вместе с родителями (российские же старушки почти все были одинокими). Мы заходили в такие глухие места, где не были и немцы во время войны, о чем нам сообщали с гордостью: «Мы такая глухомань, что нас даже немцы не нашли!» Пели не более и не менее охотно, чем в Псковской области, но материал был менее древнего пласта. В основном это была новая лирика; обрядовые песни исполнялись не горловым пением, а обычным.
Вечерами после возвращения «с полевых работ» вся компания отдыхала, сортировала собранный материал и пела песни, репетируя к заключительному концерту. Было задумано перед отъездом провести концерт, исполнив перед жителями колхоза литовские народные песни, а потом танцевать, приглашая и деревенскую публику.
В репетициях танцев я участия не принимала, так как должна была в 22.30 идти спать, иначе наутро не только не смогла бы ходить по лесам и хуторам, но могла и просто затемпературить. Однако я не могла не видеть, как они танцуют и не выучить несколько танцев, кадриль, например, которую видела, как танцуют и раньше.
Я была в восторге от литовских народных песен и танцев. Мне запомнилась рекрутская «Atein rudenėlis», ее пели в конце октября перед днем Всех Святых. Но больше всего меня восхищало, что литовцы, в отличие от россиян, неплохо знают свой фольклор и охотно подпевают и пускаются в пляс едва заслышав родные звуки. Конечно, здесь сыграло свою роль не только то, что россиян от фольклора отлучали на 30 лет дольше и интенсивней, но и то, что изначально большинство населения Литвы были крестьянами, и интеллигенция сохраняла сельские корни. Помню, что просматривая биографии профессоров консерватории - музыковедов (высокообразованных, свободно владеющих пятью-шестью языками), мы обнаружили, что подавляющее их большинство родились в деревнях. А городские жители России танцы и песни русской старины в 70-х годах воспринимали как экзотику.
Предлагаю послушать подборку литовских народных песен из Жемайтии. Здесь и песни, исполняемые собирателями и популяризаторами, фольклорными ансамблями, и самими носителями фольклора (с подписью Эвальдас Вичинас - им записанные).
Жемайтия необыкновенно ценный район для фольклористов, именно отсюда попало в архивы большинство названий старинных танцев, именно здесь встречается немало танцев, неизвестных в других регионах. Эугения Вянскаускайте пишет, что "только в Жемайтии танцуют Йонкялиса (Янкеля), Шейнас (Шейна) - варианты кадрили. Только жемайты знают Кадагис, Латышас-Лакишас, Лелендерис-Уолендерис, Вокетукас (Немчик), играли в Сороку. Если во всех регионах Литвы (меньше известно о Средней части страны) танцевали "Александра", то у жемайтов найдем множество вариантов фигурного вальса: тут и вальс Надежды, и вальс Соломона (Сулама), и Монетный вальс, и другие. Безусловно, их в начале 20 века занесли сюда учившиеся в Петербурге студенты. А вот варианты во многих местах Литвы известного "Менеселиса" (Месяца) или Пляушкутиса северные жемайты называют Паштальоном, Жидялкой или Папляушкой" (http://www.baltu.lt/Kuo_mes_idomus_pasauliui/Kaip%20%C5%A1oko%20%C5%BEemai%C4%8Diai.htm).
От меня, прямо скажем, толку в сборе материалов было немного, я просто старалась не мешать, поэтому наша руководитель, узнав, что я никогда не была в Паланге, послала меня туда на весь день, обязав все там осмотреть. У автовокзала я зашла в универмаг и купила себе пару платьев, так как то, в чем я приехала, оставляло желать лучшего по сравнению с нарядами других студенток. Затем я полежала на пляже. Ветер был такой силы, что чтобы согреться, нужно было лечь. Как только я вставала, ветер меня не то, чтобы валил с ног, но тут же «просил» завернуться в свитер и куртку. Лето выдалось в тот год дождливое и холодное. О купании в море не могло быть и речи.
Затем я пошла по направлению к живописному парку, обнаружив в нем дворец. Это оказался музей янтаря, и я с большим уважением и удовольствием осмотрела экспозицию.
![]()
![]()
В другой раз мы, шастая по хуторам, подошли к жемайтийскому городку Моседис. Мы зашли в костел![]()
, и композитор Ритис Мажулис попросил разрешения осмотреть орган. Получив его, он поразился богатству тембров и регистров, записал их в тетрадь и немного поимпровизировал. Городок Моседис знаменит своим уникальным музеем камней. В 1957 году врач местной больницы В. Интас стал собирать камни. Он много путешествовал и привозил их из разных мест; насколько я помню, ему присылали камни литовцы из разных уголков Земного Шара. Однако основу коллекции составляют камни Литвы и Скандинавии. Есть тут и камни со дна Финского, Ботнического залива, центральной части Балтийского моря.
Петрографическая экспозиция, занимающая территорию площадью 14 га в долине реки Бартувы, отделена от городка каменной изгородью, будто выложенной крестьянином по краям камнями, собранными с полей. Жернова, каменные ступеньки, дорожки, тротуары, мостки, подпорные стенки, столы, скульптуры показывают посетителям, как камень применялся, применяется и может применяться. В уличной экспозиции музея представлено около 200 крупных валунов. Все они в Литву вместе с ледниками приползли из Финляндии, Финского залива, Аландских островов, Ботнического залива и Швеции. В долине Бартувы можно увидеть все разновидности камней, найденных в Литве. Валуны расположены последовательно по происхождению, отдельными группами, слегка врытыми в землю и образующими естественный образ валуна. (http://www.muziejai.lt/Skuodas/akmenu_muziejus.ru.htm)
![]()
Экспозиция сформирована таким образом, чтобы вы, очутившись тут, почувствовали, будто попали на север Швеции или в южную часть Финляндии – группы валунов соединяет тропинка из плит песчаника. Эти песчаники образовались в Скандинавии из сыпучего песка 0.6 миллиардов лет назад.
Парковая зелень еще больше подчеркивает разноцветные узоры валунов. Дендрологическая коллекция музея находится под охраной государства. На острове Бартувы размещены чашевидные камни языческой эпохи – алтари. К слову сказать, растения, как и камни, В. Интас также привозил из разных ботанических садов СССР.
![]()
- Моседис с высоты птичьего полета
Экспедиция продолжалась две недели. В конце был устроен концерт с привлечением в него местных жителей. Перед началом концерта было объявлено, что среди зрителей находится делегация из украинского колхоза, приехавшая для обмена опытом. Нам это было известно заранее, и я приготовила для украинцев песню из репертуара своего дедушки: «Ой, куделю, мiй куделю». Эта шуточная песня вызвала большой энтузиазм у украинских гостей.
Наконец, началась танцевальная часть, руководительница предписала нам активно вовлекать в процесс местную молодежь. Я не выдержала и пригласила белокурого коренастого парня на танец. Это оказалась зажигательная жидялка (žydelka), типа польки, но с перебивкой размера. После двукратного восьмитакта на 2/4 (танцуем взявшись за руки) следовали два такта на ¾, два такта на 2/4 и трехдольный такт, когда остановившись друг перед другом хлопаем в ладоши – в свои и в ладони партнёра; перебивки очень веселят. Мне забавно было учить литовского крестьянина литовскому народному танцу.
![]()
Руководитель экспедиции фольклористка Зита Кельмицкайте
Осенью в консерватории был отчетный концерт по результатам экспедиции. Я пела в хоре наравне со всеми. Зита рассказала, кроме всего прочего, что в этой экспедиции было два необычных участника. Одна - 16-летняя девушка, дочь известного мастера по оргАнам, и другая, с трудом говорящая не только на жемайтском диалекте, но и вообще по-литовски. Тут она меня что-то спросила, и я ответила с таким жемайтским акцентом, что весь зал грохнул от смеха.
Со своим курсом я в свое время в экспедицию не поехала. Но поехала через 4 года, уже после окончания училища, втроем с самой Е.Н. и начинающим тогда драматургом Сашей Железцовым. Это была прекрасная неделя в Великолукском районе Псковской области, на юг от Куньи до границы с Тверской областью. Было это в начале ноября, на октябрьские праздники, которые впервые тогда прошли для меня без малейшего намека на какую-либо большевистскую пропаганду, лезшую в те времена изо всех щелей. В деревне был свежий воздух, чудная природа, интересные типажи людей и никакой КПСС.
Мы разыскивали «певуний» и «рассказчиков», то есть старушек и стариков, помнящих древние обычаи и песни. Таких мы нашли и записали от них песни, наигрыши, а А. Железцов – рассказы. Рассказами «кормили» и нас: ведь мы просили вспомнить старину. Рассказы о советских временах напоминали триллеры.
Перед экспедицией Елена Николаевна проинструктировала меня, что одеваться нужно как можно хуже, беднее и даже рванее, чтобы к нам было больше доверия (чтобы меньше отличаться от них одеждой). Нас постоянно принимали издали за родственников, кормили чем Бог послал, хотя мы и с собой везли съестные припасы: я сушеные яблоки, сухари и орехи, а Саша и Елена Николаевна консервы и что-то еще. Мы ночевали у тех, кто имел возможность нас приютить, спали на печках. Бедность крестьян и условия их жизни ужасали, оптимизм и смирение поражали, радушие и гостеприимство трогали до глубины души.
Зараженная вирусом собирания фольклора, я ринулась в экспедицию и после окончания первого курса Литовской консерватории (те, кто не ехал в экспедицию, должны были расшифровывать уже собранное; этот вариант выбрали обе мои русскоязычные однокурсницы). Меня отговаривали по причине плохого знания языка. Поступая в консерваторию, я знала по-литовски 4 слова. Учила язык я очень активно, но к концу первого курса, общаясь на бытовом уровне и соображая в пределах специальности (доминантсептаккорд - он и на литовском доминантсептаккордас), свободно говорить на отвлеченные темы еще не могла. А тут – меня пугали – не просто на литовском надо будет говорить и понимать, но на жемайтийском диалекте! «А мы его и сами-то плохо понимаем!» - добавляли мои однокурсницы и руководитель экспедиции.
Подготовка к экспедиции была совершенно иной. Одеваться надо было обычно, то есть очень красиво (мы представляем столицу!), одна из нас везла с собой утюг, другая – картинки, чтобы украшать стены помещения, в котором мы будем жить. «Я без этого не могу!» - напевала она, развешивая их на голых белых стенах школы или гостиницы, в которой нас поселили. В местной районной газете была статья о предстоящем нашем визите. Ехал наш курс (11 человек), фольклорный ансамбль Университета (столько же), несколько студентов-композиторов со старших курсов и студентка-теоретик училища 16 лет, дочь известного мастера по реставрации оргАнов. Она была одета в яркое платье из трех частей: нижняя красная, средняя – зеленая и верхняя – желтая; мне объяснили, что это очень большая смелость, что это небезопасно – ходить в платье цветов флага времен независимости Литвы, и что эта девушка вполне осознает свой поступок.
По дороге в Клайпеду мы вели себя прилично, а в полупустом сельском автобусе из Клайпеды в Скуодас стали громко распевать литовские народные песни.
Мы должны были остановиться в колхозе-миллионере Лянкимай. В колхозе была не просто баня, но бассейн с водопадами и джакузи, новинка по тем временам. Когда вся компания, поделившись на небольшие группы, уходила «в поле», в доме осталась дежурные, они мыли после завтрака посуду, в огромных котлах готовили на всех обед. Мы покупали у крестьян молоко, и я впервые - в свои 24 года - тогда начала его пить. Жемайтийское молоко пахло цветами и не имело обычного неприятного для меня запаха и вкуса, было просто сладким.
Обычный пейзаж тамошних мест. Мы ходили недалеко от границы с Латвией.В экспедиции меня поразило обилие в литовских сёлах/хуторах пожилых мужчин. Во всех хозяйствах были муж и жена, а не одни старушки, как в России, причем это были старые, но очень крепкие люди. Тогда я поняла, что во время войны литовцев на войну не призывали, а ссылали, вероятно, семьями, так что репрессированные и исчезли семьями. У многих были взрослые дети, работавшие вместе с родителями (российские же старушки почти все были одинокими). Мы заходили в такие глухие места, где не были и немцы во время войны, о чем нам сообщали с гордостью: «Мы такая глухомань, что нас даже немцы не нашли!» Пели не более и не менее охотно, чем в Псковской области, но материал был менее древнего пласта. В основном это была новая лирика; обрядовые песни исполнялись не горловым пением, а обычным.
Вечерами после возвращения «с полевых работ» вся компания отдыхала, сортировала собранный материал и пела песни, репетируя к заключительному концерту. Было задумано перед отъездом провести концерт, исполнив перед жителями колхоза литовские народные песни, а потом танцевать, приглашая и деревенскую публику.
В репетициях танцев я участия не принимала, так как должна была в 22.30 идти спать, иначе наутро не только не смогла бы ходить по лесам и хуторам, но могла и просто затемпературить. Однако я не могла не видеть, как они танцуют и не выучить несколько танцев, кадриль, например, которую видела, как танцуют и раньше.
Я была в восторге от литовских народных песен и танцев. Мне запомнилась рекрутская «Atein rudenėlis», ее пели в конце октября перед днем Всех Святых. Но больше всего меня восхищало, что литовцы, в отличие от россиян, неплохо знают свой фольклор и охотно подпевают и пускаются в пляс едва заслышав родные звуки. Конечно, здесь сыграло свою роль не только то, что россиян от фольклора отлучали на 30 лет дольше и интенсивней, но и то, что изначально большинство населения Литвы были крестьянами, и интеллигенция сохраняла сельские корни. Помню, что просматривая биографии профессоров консерватории - музыковедов (высокообразованных, свободно владеющих пятью-шестью языками), мы обнаружили, что подавляющее их большинство родились в деревнях. А городские жители России танцы и песни русской старины в 70-х годах воспринимали как экзотику.
Предлагаю послушать подборку литовских народных песен из Жемайтии. Здесь и песни, исполняемые собирателями и популяризаторами, фольклорными ансамблями, и самими носителями фольклора (с подписью Эвальдас Вичинас - им записанные).
Жемайтия необыкновенно ценный район для фольклористов, именно отсюда попало в архивы большинство названий старинных танцев, именно здесь встречается немало танцев, неизвестных в других регионах. Эугения Вянскаускайте пишет, что "только в Жемайтии танцуют Йонкялиса (Янкеля), Шейнас (Шейна) - варианты кадрили. Только жемайты знают Кадагис, Латышас-Лакишас, Лелендерис-Уолендерис, Вокетукас (Немчик), играли в Сороку. Если во всех регионах Литвы (меньше известно о Средней части страны) танцевали "Александра", то у жемайтов найдем множество вариантов фигурного вальса: тут и вальс Надежды, и вальс Соломона (Сулама), и Монетный вальс, и другие. Безусловно, их в начале 20 века занесли сюда учившиеся в Петербурге студенты. А вот варианты во многих местах Литвы известного "Менеселиса" (Месяца) или Пляушкутиса северные жемайты называют Паштальоном, Жидялкой или Папляушкой" (http://www.baltu.lt/Kuo_mes_idomus_pasauliui/Kaip%20%C5%A1oko%20%C5%BEemai%C4%8Diai.htm).
От меня, прямо скажем, толку в сборе материалов было немного, я просто старалась не мешать, поэтому наша руководитель, узнав, что я никогда не была в Паланге, послала меня туда на весь день, обязав все там осмотреть. У автовокзала я зашла в универмаг и купила себе пару платьев, так как то, в чем я приехала, оставляло желать лучшего по сравнению с нарядами других студенток. Затем я полежала на пляже. Ветер был такой силы, что чтобы согреться, нужно было лечь. Как только я вставала, ветер меня не то, чтобы валил с ног, но тут же «просил» завернуться в свитер и куртку. Лето выдалось в тот год дождливое и холодное. О купании в море не могло быть и речи.
Затем я пошла по направлению к живописному парку, обнаружив в нем дворец. Это оказался музей янтаря, и я с большим уважением и удовольствием осмотрела экспозицию.
В другой раз мы, шастая по хуторам, подошли к жемайтийскому городку Моседис. Мы зашли в костел
, и композитор Ритис Мажулис попросил разрешения осмотреть орган. Получив его, он поразился богатству тембров и регистров, записал их в тетрадь и немного поимпровизировал. Городок Моседис знаменит своим уникальным музеем камней. В 1957 году врач местной больницы В. Интас стал собирать камни. Он много путешествовал и привозил их из разных мест; насколько я помню, ему присылали камни литовцы из разных уголков Земного Шара. Однако основу коллекции составляют камни Литвы и Скандинавии. Есть тут и камни со дна Финского, Ботнического залива, центральной части Балтийского моря.Петрографическая экспозиция, занимающая территорию площадью 14 га в долине реки Бартувы, отделена от городка каменной изгородью, будто выложенной крестьянином по краям камнями, собранными с полей. Жернова, каменные ступеньки, дорожки, тротуары, мостки, подпорные стенки, столы, скульптуры показывают посетителям, как камень применялся, применяется и может применяться. В уличной экспозиции музея представлено около 200 крупных валунов. Все они в Литву вместе с ледниками приползли из Финляндии, Финского залива, Аландских островов, Ботнического залива и Швеции. В долине Бартувы можно увидеть все разновидности камней, найденных в Литве. Валуны расположены последовательно по происхождению, отдельными группами, слегка врытыми в землю и образующими естественный образ валуна. (http://www.muziejai.lt/Skuodas/akmenu_muziejus.ru.htm)
Экспозиция сформирована таким образом, чтобы вы, очутившись тут, почувствовали, будто попали на север Швеции или в южную часть Финляндии – группы валунов соединяет тропинка из плит песчаника. Эти песчаники образовались в Скандинавии из сыпучего песка 0.6 миллиардов лет назад.
Парковая зелень еще больше подчеркивает разноцветные узоры валунов. Дендрологическая коллекция музея находится под охраной государства. На острове Бартувы размещены чашевидные камни языческой эпохи – алтари. К слову сказать, растения, как и камни, В. Интас также привозил из разных ботанических садов СССР.
- Моседис с высоты птичьего полетаЭкспедиция продолжалась две недели. В конце был устроен концерт с привлечением в него местных жителей. Перед началом концерта было объявлено, что среди зрителей находится делегация из украинского колхоза, приехавшая для обмена опытом. Нам это было известно заранее, и я приготовила для украинцев песню из репертуара своего дедушки: «Ой, куделю, мiй куделю». Эта шуточная песня вызвала большой энтузиазм у украинских гостей.
Наконец, началась танцевальная часть, руководительница предписала нам активно вовлекать в процесс местную молодежь. Я не выдержала и пригласила белокурого коренастого парня на танец. Это оказалась зажигательная жидялка (žydelka), типа польки, но с перебивкой размера. После двукратного восьмитакта на 2/4 (танцуем взявшись за руки) следовали два такта на ¾, два такта на 2/4 и трехдольный такт, когда остановившись друг перед другом хлопаем в ладоши – в свои и в ладони партнёра; перебивки очень веселят. Мне забавно было учить литовского крестьянина литовскому народному танцу.
Руководитель экспедиции фольклористка Зита КельмицкайтеОсенью в консерватории был отчетный концерт по результатам экспедиции. Я пела в хоре наравне со всеми. Зита рассказала, кроме всего прочего, что в этой экспедиции было два необычных участника. Одна - 16-летняя девушка, дочь известного мастера по оргАнам, и другая, с трудом говорящая не только на жемайтском диалекте, но и вообще по-литовски. Тут она меня что-то спросила, и я ответила с таким жемайтским акцентом, что весь зал грохнул от смеха.